Мейси подошла ближе – и немедленно появилась ищейка, уселась, откинув хвост, вперила в гостью внимательный взгляд. Ветер дул Мейси в спину – значит, помог собаке скорее почувствовать чужой запах. Когда Мейси перешагнула границу, видимую только ищейке, та в два прыжка очутилась рядом с гостьей и, не издавая звуков, стала конвоировать Мейси к лагерю.

Закопченный котел висел над костром. Пейши и другая цыганка, Эстер, крошили в варево ароматные травки, собранные в полях, добавляли еще какие-то ингредиенты. С точки зрения Мейси, в Эстер было еще больше цыганского, чем в Пейши и Бьюле. Смуглое лицо обрамляли иссиня-черные волосы, откинутые назад и прихваченные резными деревянными гребнями. Прическа создавала впечатление, будто Эстер носит мантилью. Из-под гребней пряди каскадом рассыпались по плечам. На обеих женщинах поверх сборчатых юбок были широкие белые передники. Мейси знала: передник носят не столько для защиты одежды от пятен, сколько в качестве барьера между женским телом и пищей в котле или кастрюле. По убеждению цыган, женщина, прижав к себе кастрюлю, оскверняет таким образом пищу, делает ее непригодной для употребления.

Бьюла сидела на своем любимом бревне. Мейси остановилась и стала ждать, пока ее заметят. Собака сунулась к хозяйке, ткнулась мордой ей под локоть, и Бьюла обернулась, кивком пригласила Мейси садиться рядом. Ищейка устроилась подле Бьюлы и принялась сторожить.

– Садись, румны, – сказала старая цыганка. – Нынче джюклы добыла пару славных шоши. – Бьюла указала на котел. – Нынче досыта тебя накормим.

– Вот это было бы хорошо, – улыбнулась Мейси. Она не владела цыганским языком, но знала достаточно слов и поняла: собака промыслила пару кроликов. Мейси стала ждать, когда Бьюла снова к ней обратится.

– Значит, ты в большой дом ходила, сапу видала. – Старая цыганка махнула в сторону Сандермирова особняка.

«Сап» – по-цыгански «змея», – вспомнила Мейси.

– Да, это так.

– Зачем?

– Я знаю человека, который собирается купить эти земли. – Мейси обвела жестом окрестности. – Этот человек хочет, чтобы все было чоп.

То есть чтобы все было как полагается. Конечно, скрепляя сделку, стороны не ограничатся, по цыганскому обычаю, рукопожатием и честным словом. Нет, будут иметь место предложения и контрпредложения, понадобятся целые тома земельного права, написанные архаичным языком, акты и дополнительные соглашения – изобретения крючкотворов с целью обезопасить обе стороны. Зато, если бы продавец и покупатель доверяли друг другу, Мейси лишилась бы работы.

Бьюла опустила руку в карман, извлекла деревяшку, взяла ее в рот и принялась жевать. Несколько секунд она молчала, затем выдала:

– Мурш – дылэно.

«Этот человек – дурак».

Бьюла бросила жевать, сунула деревяшку обратно в карман.

– Вы с ним сталкивались? – спросила Мейси.

В этот момент из лесу вышел Вебб с охапкой дров. Положил дрова у костра, кивнул своей жене, Пейши, затем Эстер. Женщины взяли по паре поленьев и сунули в костер, придерживая передники, чтобы их не опалило искрами.

Бьюла покачала головой:

– Я сама – нет. Только опосредованно.

Трудное это слово у нее вышло как «посредно»; она не сводила глаз с Вебба.

Мейси в очередной раз поймала на себе взгляд молодого цыгана. Вебб щурился от дыма, что летел в его сторону, гонимый ветром.

– Здравствуйте, мистер Вебб, – чуть улыбнулась Мейси, надеясь, что ее сдержанная сердечность взломает ледяную корку, в которую, казалось, был закован сын Бьюлы.

Вебб в знак приветствия коснулся шляпы и пошел обратно в лес, за новой охапкой поленьев. Мейси сочла за лучшее подождать с вопросами до тех пор, пока цыгане поужинают и как следует обогреют у огня ноющие спины. Сама она совсем чуть-чуть поработала на хмельнике, но этого оказалось достаточно: руки и плечи как чужие, кожа саднит, особенно при мытье. Эти люди трудятся уже много дней, а после работы женщины вдобавок ходят за травами и кореньями, собирают цветы на продажу, делают лилии из цветной бумаги и носят их от дома к дому, а мужчины охотятся и мастерят деревянные вешалки.

Вскоре кроличье жаркое уже благоухало так, что у Мейси начало сосать под ложечкой и слюнки потекли. Женщины вынесли из кибиток эмалированные миски. Поодаль ребятишки ждали, когда же их умоют из специальных тазов. Подтягивались с хмельника мужчины.

Мейси прислушивалась к разговорам. Цыгане изъяснялись по-английски, но густо приправляли речь словами своего языка. По большей части темы были те же, что у лондонцев: особенности работы на разных хмельниках, нрав фермера, привычки учетчика, заработок. Говорили о вероятном дожде и радовались, что брезента достаточно. Бьюла пожаловалась на больной зуб: дескать, от него вся челюсть ноет; какой-то малыш повизгивал, пока мать оттирала ему локти горячей мокрой фланелью.

Пейши рассказывала Эстер, что гаджо-румны (женщина-нецыганка), которая прежде агукала над маленькой Бусал, нынче отвернулась, увидев ее возле колонки. Эстер уперла руки в боки, тряхнула волосами, сделала красноречивый жест и сообщила, что женщина ничуть не лучше остальных гадже и, пожалуй, сварила бы малышку заживо. Очень возможно, что она и не человек вовсе, а бэнг – дьявол в женском обличье. Мейси смотрела на пламя. Не открыть ли Пейши с Эстер истинную причину? Не рассказать ли, что Дорин тоскует по своей умершей дочке, что ей становится легче, когда она нянчит цыганочку, что теперь она опутана предубеждениями, ведь простые англичане не доверяют цыганам и подозревают их во всех грехах. Пожалуй, лучше помалкивать, решила Мейси, лучше не лезть с советами. В конце концов, табор тоже отравлен страхом.

Пейши подала Бьюле миску, полную кроличьего рагу, с куском хлеба на краешке. Старая цыганка указала на Мейси – дескать, и гостью нашу попотчуй. Пейши повиновалась. Аромат кушанья раздразнил вкусовые рецепторы, Мейси улыбнулась.

– Спасибо, Пейши. Так вкусно пахнет!

Молодая цыганка ничего не сказала, лишь отреагировала на благодарность коротким кивком и продолжила раздавать рагу в эмалированных мисках. Мужчины получали на добрую треть больше, чем женщины.

Ели молча – все изрядно проголодались. Наконец миски опустели, а остатки из котла вынесли собакам. Правда, джюклы накормили первую – ведь это она добыла кроликов.

Мейси решила, что можно приступить к расспросам:

– Скажите, тетушка Бьюла, почему жители деревни такие напуганные?

Бьюла засмеялась – словно закудахтала. Такой смех мог бы быть у сказочной «чеваханы» – ведьмы.

– Они собственной тени боятся. Все оглядываются – думают, за ними привидения по пятам ходят.

– Какие привидения? О чем вы?

Бьюла покачала головой:

– Те самые привидения, что каждого мучают. Призраки тех, кого мы обидели.

– В каждой деревне есть и обиженные, и обидчики, но такая тяжелая атмосфера – только в Геронсдине.