— Понял? — сказал Киря. — Так что пожевал, поддержал работоспособность этих самых систем, а теперь — выплевывай давай. А то еще все нам провалишь.

— Если ты такой умный, то, может, знаешь, почему жвачку жуешь-жуешь, а она все сладкая? А?! — Светик был очень доволен собой. По его мнению, это был совершенно неразрешимый вопрос. Вроде тех, почему вода мокрая и небо голубое.

— Ну это очень просто, — скучным голосом сказал Икс-бой. — В жвачке содержится такая штука, подсластитель называется. Он очень медленно растворяется в слюне. Вот и все.

Светик хмуро молчал. Спустились с эскалатора. Прошли немного вперед.

— Кто это? — спросил Светик, поднявшись на цыпочки и прилепив жвачку прямо на нос памятнику в тупике коридора.

В углу сидел приличного вида бомж. В смысле не особо грязный и вонючий. У него на шее висела картонка, на которой было написано: «Действовать надо осознанно, тогда каждое ваше действие не является простым продолжением предыдущих, тогда вы свободны, тогда — ВЫ действуете». Рядом лежала засаленная кепка, а в ней жалкая мелочь. Заметно было, что бомж всерьез обдумывает возможность изъятия жвачки с носа памятника.

— Ну тут же написано! — отчего-то разозлился Киря. — Читать умеешь? Ногин. Памятник Ногину!

— Я слышал, — добавил Икс-бой, — раньше и эта станция так называлась — площадь Ногина.

— Кто такой этот Ногин? — снова спросил Светик.

— Нарком, — ответил Икс-бой, научившийся читать по Советскому энциклопедическому словарю.

— А что, раньше наркоманам памятники ставили? — изумился Светик.

— Все-таки ты непроходимая дубина, — с чувством сказал Киря. — Нарком — это… ну это вроде… банкира… Верно я говорю, Икс-бой?

— Ну почти, — уклончиво ответил тот.

— Ну а все же? — наехал и на него Киря. — Ты небось и сам не знаешь?

— Знаю. Ногин торговлей и промышленностью во всей стране заведовал. Лет сто назад.

— Большой человек, — оценил Светик. — Вроде как сейчас Березовский. Жаль только, что нам такие в метро не попадаются.

Но тут как раз Киря ткнул его локтем в бок: со стороны «Третьяковской» подошел поезд, и из него вывалила толпа пассажиров. Как знать, может, там и была парочка березовских. И Киря со Светиком живо двинулись им навстречу — спустились по лестнице на перрон.

— А кстати, в Сингапуре, — крикнул Икс-бой вдогонку Светику, заметив, что тот потихоньку от Кири отправил в рот новую жвачку, — жвачку вообще запрещено жевать!

Икс-бой, оставшийся стоять возле «наркома», видел, как они медленно продирались сквозь толпу: шерстяная шапочка Светика время от времени всплывала как поплавок. Кири же, который был выше его почти на голову, вообще не было видно.

Вдруг на перроне раздался истошный вопль:

— Держи, держи мерзавца!!! — Из толпы выскочила дородная тетка с сумкой в каждой руке и понеслась куда-то в сторону.

Икс-бой присмотрелся. Так это же она за Светиком бежала?!

И в эту секунду кто-то взял его за локоть. Он вздрогнул и вырвался.

— Цыц! — сказал Киря. Он уже был здесь. — Пошли отсюда. Светик выпутается.

— А как же…

— Схема отработана, не боись.

И они снова поднялись по эскалатору, теперь можно было трескать законно заработанные хот-доги и бурито, запивая фантой и спрайтом — справа, еще до стеклянных дверей работала приличная забегаловка — фастфуд.

Оказалось, что еще до погони Светик успел передать Кире вытащенный у тетки бумажник, это действительно был отработанный маневр.

— Киря, мы можем наконец поговорить? — спросил Икс-бой, хрустя жареной картошкой (елки-палки, как же вкусно!!!).

— Когда я ем, я глух и нем, — объявил Киря и действительно придерживался этого сомнительного правила.

А вот Руслан, то есть, простите, Икс-бой, наоборот, всю свою недолгую сознательную жизнь слышал от старших, что хорошая застольная беседа очень помогает пищеварительному процессу. Как это взрослые говорят? Оказывает благотворное влияние, вот. Впрочем, дудки, он теперь и сам взрослый, и сам себе хозяин, так что их дурацкие правила ему не указ. Да и вообще дело не в них. Дело совсем в другом, дело в том, что ему нужна Кирина помощь. И срочно. Правда, разговор-то был не шуточный, так что, возможно, Киря и прав, сам того не зная. Или он догадывается. Что-то подозревает? Да не может быть… нет, не может такого быть!

Денис уже подъезжал к офису, когда на мобильный позвонила Пухова.

— Денис Андреевич, ну как, есть какие-нибудь подвижки?

— Подвижки, конечно, есть, но… — Денис попытался вкратце рассказать о направлениях, в которых они двигались, и результатах, которых достигли, но Пухова рассеянно перебила его посреди фразы:

— Сегодня вечером я встречаюсь с депутатом…

— И? Я могу чем-то помочь?

— Нет. Наверное, нет…

Она замолчала, и было непонятно: это все, что она хотела сказать, или не все? Она просто не может сформулировать просьбу, требование, вопрос, или ей просто понадобилось с кем-то поговорить, и никого, кроме Дениса, под рукой не оказалось. Видеть бы сейчас ее лицо, понять, о чем она думает.

Пауза затягивалась сверх всякой меры. Денис подумал было, что она отключилась, но, затаив свое, отчетливо услышал в трубке ее дыхание.

Наконец она кашлянула и, очнувшись от каких-то своих мыслей, сказала:

— Сегодня утром мне позвонил помощник депутата Екатерины Герасимовой и назначил встречу. Вы знаете, кто такая Герасимова?

— Слышал.

— Да, я тоже слышала. Она пытается бороться за таких, как мой Владик… Я не знаю, что она может мне сказать, но я пойду.

— И правильно, — попытался подбодрить Денис. Какая-то Пухова была ну слишком растерянная.

— Да-да, пойду. Тем более что это неофициальный разговор: меня пригласили на дачу…

Денис, грешным делом, подумал: может, Пухова хочет попросить у него снабдить ее «жучком», чтобы записать разговор с депутатом. А иначе зачем она позвонила? Она ведь не обязана перед ним отчитываться, куда идет и с кем встречается.

— Она, наверное, станет говорить о Владике, его смерти, причинах… Они любят доискиваться до причин… — продолжала тем временем Пухова, так же рассеянно, делая большие паузы между словами. — Как вы думаете, Денис, Герасимова чувствует себя виноватой?

— Может, да, а может, нет.

На самом деле, почему, собственно, она должна чувствовать вину? Если бы это было так, ей бы впору уже прилюдно пустить себе пулю в лоб. Поскольку и таким, как Влад, счет уже пошел на десятки, а пострадавших от скинхедов по стране уже не одна сотня. Но Герасимова, в конце концов, не вселенский диктатор, не может она своей властью запретить пацанам забивать свои головы всяким бредом, а если бы и могла… И вообще вина — чувство сугубо субъективное, и рассуждать о том, чувствует кто-то вину или плевать ему на все с высокой вышки, можно до бесконечности, но какова вероятность, что в этих рассуждениях окажется хоть доля истины? Денис подыскивал слова покороче и помягче, потому что Пухова явно ждала от него ответа, но, в конце концов, она сама ответила за него: