А может, и была? Нельзя снять это со счетов.

В девятом Дашка пошла в новую школу. Уже через несколько дней Нина стала замечать, что та ходит будто на цыпочках. Такое ощущение, что ей низко на собственных ногах, и каблуков недостаточно, и надо подняться вверх, потому что самое главное и интересное над нами всеми и за нами всеми. Она перестала скандалить по каждому поводу, как было раньше. Но не оттого, что стала почему-то лучше, просто у нее появился другой угол обзора и все они в этот обзор не попадали.

Выяснилось. У них особое преподавание литературы. Нина сказала свекрови: «Восприятие слова через шкуру. Как погоды: тепло-холодно, тепло-холодно… Посмотрим, как она напишет сочинение».

Дарья написала прекрасное сочинение. В нем не было ни одного казенного слова, и тем не менее все было правильно. «Он фокусник», – подумала Нина об учителе и решила пойти к нему на урок послушать.

– Пустите? – спросила она его. – Коллегу?

– В общем… – как-то вяло ответил он. – Я этого не люблю…

– Да что вы! – сказала Нина. – Я же не инспектор. Я буду тихо и скромно…

– Ну ежели скромно… – засмеялся он.

Очень странный был урок. Для себя Нина определила: «обочинный». Они все ходили вокруг зафлажкованного, огороженного романа «Отцы и дети», и он их не пускал внутрь. В то время, когда всеми исповедовалась глубинность, художественная подробность. Эти же на уроке бродили вокруг, а учитель только намекал, что там, за флажками. И даже привирал, чтобы завлечь. «Что за чушь! – думала Нина. – Сплошные фиги в кармане, детективные приемы». «Вы знаете, как поступил Базаров? Он поступил удивительно! Он…» И пошел разговор о дуэли. Не об этой конкретной, между Базаровым и Павлом Петровичем, а о дуэли вообще, о кодексе чести. В связи же с Базаровым – целая лекция о состоянии медицины того времени, о детской смертности, о кладбищах… И без всякого перехода – о могиле самого Базарова. И под финал урока: «Неужели любовь не всесильна? Как вы думаете?»

Нина сказала:

– Не поняла… Вы все минули… Все существо… Все сердце…

– К сердцу надо идти самому! – закричал учитель. – Сердце – не место для экскурсий!

– Да! Но путь… Начертите путь… В чем суть учения? В объяснении дороги или нет?

– Нет! – кричал этот нервный Вадим Петрович. – Суть в пробуждении! Образование – это просыпание спящей души… И делать это надо осторожно, чтоб захотелось проснуться, захотелось перейти от незнания к знанию. Ошеломите человека сразу – и у него голова заболит…

Дома Нина застала Дашку за листанием романа. Она что-то в нем выискивала. И так все время – все книжки или с конца в начало, или с середины, набеги какие-то, а не чтение… И вот поди ж ты: это она запомнила.

Когда Дашка ушла, Нина все время возвращалась к тому, что Евгений разводится, начинала волноваться, но тут же отмечала, что мысль, которая не дает ей покоя, с этим не связана. Какая-то почти посторонняя, но саднящая мысль…

Она сплюнула от отчаяния, что не может вспомнить, и тут же вспомнила: этот учитель, будь он неладен, переехал на новую квартиру, а это как раз тот адрес, что нашла она в сумочке у Куни.

Зачем он приходил к ней, этот Сергей Никифорович Плетнев? А вдруг это был ответный визит, а баламутка Алена не сказала ему по-человечески, ни где Куня, ни когда приедет.

Непременно надо ему сообщить. Непременно…

На другой день на работе Нина узнала телефон Плетнева. Позвонила. Он ответил. Сам. Ничего не понял. Куда он ходил? Что спрашивал? Никуда не ходил и ничего не спрашивал. Куня? Ах, Куня… Конечно, помнит… Ну и что? Собственно, вы кто и чего хотите?

– Я хотела бы с вами встретиться, – неожиданно сказала Нина.

– Зачем? – не понял Плетнев.

– Не знаю, – ответила Нина. – Сама не знаю… извините…

В трубке засмеялись.

– Мне ваша искренность мила, – ответили ей. – С пяти до шести я гуляю с собакой. – Он назвал сквер.

Дальше пошла чушь. Нина позвонила Дашке и сказала, что хочет одолжить у нее Капрала. Она идет на свидание.

– Тоже мне, дама с собачкой! – съехидничала Дашка.

Пришлось везти Капрала в такси, такая безумная была вся эта затея.

Нет, он не был похож на человека, описанного Аленой. Он не был солидным, этот С. Н. Плетнев. Он был усохший, очень пожилой, в общем, старый человек с собакой, которая все время его тянула куда-то, дергала, и он дергался на поводке как-то безвольно и покорно. Он, как бы это сказать, соответствовал Куниному рассказу, но не соответствовал собственному адресу. Такие старики бродят на Чистых или Патриарших прудах, они – типичные жильцы старых московских коммуналок, а не престижных башен.

Собаки сочувственно обнюхивали друг друга…

– Видите ли, – начала Нина. – Куня тяжело болела. Потом уехала к родным. Когда мне сказали, что кто-то к ней приходил, я подумала, что это вы и так далее…

– Почему? – не понял старик.

– Ну потому… что вы и Куня… Ну не чужие же вы…

– Абсолютно чужие. Вы не знаете то время. Разорванное, голодное, больное… Она тогда очень поддержала меня…

– Этого мало? – спросила Нина.

– И много, и ничего, – ответил старик. – В экстремальных ситуациях помощь, даже если она оказывается одному, всегда обоюдная. У меня зажили фурункулы на спине, а у нее отогрелась душа. Миллионы таких историй. Они естественны и коротки. Если хотите, в их непродолжительности весь смысл… Ибо помогали друг другу люди настолько разные, что в других, человеческих, ситуациях они бы на разные стороны улицы переходили, а война – и все уже иначе. На глоток воды, на щепотку табака, на пять минут тепла не нужно узнавать, кто ты и что ты… Универсальный контакт войны…

– Вы говорите чушь, – возмутилась Нина. – Сколько людей помнят эти глотки, эти щепотки… Мне даже неудобно вам это говорить.

– А сколько забыли? Ну конечно, многие помнят, ну конечно, это свято. Но не идеализируйте вы это, Бога ради. Я не мог вернуться к Куне… Никогда… Я благодарен ей, как благодарен учителю, выучившему меня грамоте. Но не стал бы я его искать… Потому что вдруг выяснилось бы, что это темный, ограниченный человек в несвежей рубашке, и наложилась бы эта несвежесть на мою благодарность за грамоту, и как знать – раздавила бы благодарность… Что, наверное, было бы дурно.

– А вы не думали никогда, вдруг ей могла понадобиться ваша помощь?

– Простите. Не думал. Началась другая жизнь. Совсем другая… Теперь вот идет третья… Говорите, она болела?

– Да, у нее был криз.

– У меня жена умерла от инсульта. Пироги пекла и умерла…

– А как ваши дети?

– Все в порядке. С профессией, квартирой, машиной…

– Вы с ними живете?

– Ну зачем же? Я счастливый. У меня молодая жена. Удивительная женщина. У меня сын-мальчишка, что обязывает меня жить непременно долго.