— Ганнибал хочет, чтобы мы сражались именно здесь, — не уступал Клавдий. — Ему нравится это место. Почему?

— Он просто не сталкивался с нашими легионами в настоящей битве, — заявил Гемин. — На берегу Требии он не смог сдержать наши легионы и напал на фланги. На Тразименском озере была не битва, а подлая пунийская ловушка. Завтра легионы раздавят Ганнибала.

Аппий хотел что-то возразить, но видя, что все шумно соглашаются с Гемином, промолчал.

* * *

Утром, покинув лагерь, перейдя реку вброд и выстраиваясь на равнине для битвы, мы были уверены, что наступает величайший день римской славы. Да и у кого мурашки не побежали бы по спине, когда легионеры ударили по щитам пилумами, и грохот пошел по равнине. Железная масса подалась вперед да так, будто сама земля двинулась у них под ногами и отдалась глухим стоном. Мы шли вперед и легко гнали галлов, что стояли в первых рядах Ганнибаловой пехоты.

Красиво звучит, не правда ли?

Скажу честно — не помню этого ничего. То есть ни дрожи, ни содрогания земли не помню. А вот ветер, несущий тучи пыли нам в лицо, будто сейчас ощущаю горящей кожей лица и обнаженных рук. Мы знали про этот проклятый ветер, и Каждый легионер и всадник взял с собой флягу с поской, дабы иметь возможность промочить горло, пока не вступит в битву. Но кто думал, что мы будем ждать сражения несколько часов и не дождемся. Я помню, как Эмилий Павел скакал на свой фланг перед войском, помню потом, как он продирался вперед в центре, чтобы возглавить атаку и постараться прорваться сквозь ряды Ганнибаловой пехоты и тем самым спасти легионы. Но мы так основательно оказались зажаты в клещи, что не могли сделать и шагу вперед. Дрались лишь те, кто стоял впереди, остальные просто изнемогали в тесноте и давке. Многие, особенно молодые, теряли сознание. Да еще в нас летели камни балеарских пращников, с кем никто не может сравниться в этом искусстве. Мы оказались в нелепой ловушке.

На солнце мой шлем раскалился, пот стекал поначалу, щекоча кожу, потом даже пота не стало, от жары было дурно и душно, но снять шлем означало погибнуть — я дважды получал камнем по голове в тот день, и шлем спас мне жизнь.

Ганнибал сделал то, к чему готовился несколько лет: он позволил нашим легионам идти вперед, прорубаясь сквозь центр, но так, чтобы пробить построение противника насквозь было невозможно. Галлы, стоявшие против нас, отступали, а с двух сторон на возвышенности выстраивалась ливийская пехота. Мы были уверены, что наше правое крыло защищено от обхода с фланга рекой, но Ганнибал знал, что, в отличие от легионов, конница у нас дрянная, и бросил на Эмилия Павла и его всадников, в основном молодых ребят на необученных конях, свою самую лучшую африканскую конницу. Это как удар молота по хрупкому глиняному сосуду. Нет, наши всадники не бежали, как любят рассказывать поклонники Ганнибала. Но своей атакой африканцы истребили около сотни юнцов, пробили наш фланг насквозь возле самой реки, многие скакали по воде там, где река обмелела, и вышли нам в тыл. А вот пехота, построенная за конницей, пехота, которая должна была не пропустить вражеских всадников нам в тыл, дрогнула. Несколько десятков брошенных наугад дротиков, и пехота союзников тут же пустилась наутек. Если бы они сомкнули ряды и встретили всадников, не дрогнув! Но бегство пехоты при атаке конницы — самое безумное, что только можно сделать.

Конница союзников на левом фланге была куца сильнее нашей, вставшей у реки. Поэтому Ганнибал сначала бросил против нее нумидийцев, они засыпали наших союзников дротиками, не давая атаковать. Нумидийцы кидались на всадников Варрона как псы, кусали и отскакивали. Баррон поначалу удерживал фланг. Но африканские всадники промчались в нашем тылу за шеренгами тяжелой пехоты и ударили Баррону в спину. Тогда наш левый фланг рассыпался, здесь решили, что битва проиграна, и ударились в бегство, позабыв, что от нумидийцев не убежишь — они были куда проворнее, варвары настигали беглецов и разили дротиками в спины.

После этого африканская конница напала на наш центр. Легионы были окружены. Гемин успел развернуть последнюю шеренгу, и пехота встретила конницу так, как должны были встретить наши резервы из союзников. Мы бились в окружении, понимая, что все уже проиграно.

Через несколько часов сечи легионеры, измотанные и уставшие, практически уже не оказывали сопротивления. Единственное спасение, что осталось для нас, — вырваться из этого кровавого месива, из этой каши, пробиться и уйти. Погибнуть — означало сегодня предать Город. Эмилий Павел остался где-то впереди — живой или уже мертвый, мне было неведомо. Я пытался выбраться из окружения и увести с собой людей, хотя бы конных: мы изнемогали в давке, а не в битве.

Потом ко мне протиснулся военный трибун Луций Публиций и выкрикнул, что конница и пехота на нашем левом фланге вся перебита. Что было далее… Нас буквально поволокло яростной силой — будто морская волна, стремясь к берегу, тащила на камни людей за собой. Однако несло меня на наш бывший левый фланг, то есть к верной гибели. Я понял почти сразу (и как потом выяснилось, оказался прав): африканские всадники оставили здесь небольшой просвет, атакуя наш центр с тыла. Когда началась паника, ряды дрогнули и кинулись бежать, они устремились, давя друг друга, именно в этот просвет — к малому лагерю. Но там их поджидали нумидийцы, с веселым гиканьем устремляясь на охоту за уставшими легионерами в тяжелых доспехах. Преследование для варваров превратилось в охоту: они настигали беглецов и, свесившись с коня, подрубали бегущим поджилки мечами. А потом, даже не прикончив несчастных, устремлялись дальше, за новой жертвой.

Я попытался как мог построить своих легионеров в круг[41]и решил пробиваться к реке. О том, что самые большие потери армия несет, когда пехота пытается удрать от вражеской кавалерии, мне было хорошо известно — отец говорил мне об этом не единожды, и сегодня мне предстояло это увидеть воочию. Гай Лелий после того как конь его пал, держался подле меня. Гай был ранен в ногу, я усадил его позади себя на Рыжего, велев прикрывать нас щитом с правой стороны, и мы ринулись на прорыв. Нам повезло — в какой-то момент стена из стоящих легионеров раздалась, и мы смогли двинуться вперед, но тут же напоролись на врага. К счастью, это было всего лишь несколько африканских всадников. Строй нападавших здесь истончился. Мы с Луцием ударили на всадников с яростью, которой от нас не ожидали. Спатой я отрубил африканцу руку вместе с мечом, Публиций опрокинул своего противника вместе с конем. Мои легионеры сохранили пилумы и теперь били им в морды коней[42]. В следующий миг мы устремились в образовавшуюся брешь. Занятые истреблением наших воинов, африканцы отступили под внезапным напором, уверенные, что беглецов нагонят и перебьют нумидийцы. Так мы сумели пробиться из окружения.