Не менее ясной, только со знаком «минус», стала эта картина в Италии. Черным громом эта новость оказалась для Венеции. В предшествующий период расцвет экономики Италии базировался в огромной степени на посреднической торговле, благодаря которой возвысились такие важные городские центры, как Венеция и Генуя. Первые признаки экономического упадка Италии появились во второй половине XV века именно в сфере ее торгового могущества. Захватив Константинополь, турки закрыли итальянским купцам доступ в Черное море. В турецких владениях эти купцы получали лишь ограниченное право торговли при условии уплаты больших поборов. Вскоре связь с отдаленными рынками Индии и Китая северным путем – через Тану (город в устье Дона, близ современного Азова) и Астрахань – почти полностью прекратилась. Тем большее значение приобрел южный путь, пролегавший через Египет, но египетские султаны захватили торговлю восточными товарами по этому пути в свои руки и продавали их венецианским купцам по очень высоким ценам. Открытие Америки и морского пути в Индию в самом конце XV века и начавшееся перемещение главных торговых путей из Средиземного моря в океаны окончательно подорвали монопольное положение итальянских городов, прежде всего Венеции, в торговле с Востоком. Итальянское купечество, основной статьей доходов которого являлась торговля с Левантом, вполне правильно оценило, какие последствия будет иметь для него открытие новых путей и стран. Венецианский купец и банкир Джироламо Приули сообщает в дневнике, что весть о благополучном возвращении Васко да Гамы из своего путешествия в Индию вокруг Африки была воспринята в Венеции как известие о близящейся катастрофе. «Когда, – пишет он, – в Венецию пришло это известие, оно вызвало большую досаду во всем городе… И сенаторы признали, что эта весть – худшее, что Венецианская республика когда-либо могла испытать, кроме потери самой свободы».

Конечно, нельзя сказать, что Италия, Турция и Персия сразу же очутились в стороне от мирового обмена и пережили молниеносный упадок. Европейская торговля с Востоком не могла немедленно и целиком перейти на новые рельсы; прошло более ста лет, прежде чем этот процесс завершился, и в течение этого времени левантийская торговля имела довольно значительные размеры. Тем не менее процесс политико-экономического упадка Турции и Персии неизбежно начался и продолжался с ростом значения морских путей, пока не достиг своей кульминационной точки в XVII и XVIII веках. Однако процесс экономической и политической деградации Персии весьма сильно замедлился благодаря тому обстоятельству, что как раз в эту эпоху к ее северным границам приблизилась новая огромная держава – Московское царство. Сношения возобновились после покорения при Иоанне Грозном Казани и Астрахани (1556 г.), что обеспечило России владение естественной водной (речной) дорогой к Каспийскому морю – Волгой.

На всем протяжении речной дороги растут города, по великой реке начинают регулярно циркулировать торговые караваны, наконец, постепенно устанавливаются разработанные маршруты из Казани в главные города Персии. Главный водный путь в XVI и XVII столетиях шел от Астрахани вдоль западного побережья Каспийского моря, с заходом в Терки и Дербент. Он спас Персию от деградации и усилил Россию. А турки, и в первую очередь умный Сулейман, сразу почувствовали это усиление двух своих восточных неприятелей. И то, что ситуация на Востоке стала для них опаснее, чем в Западной Европе.

Всего через Архангельский порт только в 1654 году было вывезено на экспорт товаров более чем на 1 000 000 московских рублей. А общая внешняя торговля Русского государства в годы правления царя Алексея Михайловича Романова (середина и вторая половина XVII в.) составляла 3,3 млн рублей, или 1 млн 750 тыс. золотых венецианских дукатов этой эпохи.

Кроме присоединения Поволжья для торговли с Персией важное значение имело присоединение части Северного Кавказа в XVI веке. А это – очередной кинжал урусов в бок османского могущества.

А теперь посмотрим и на обратную сторону медали. Воевать с русскими было сложнее, чем с польско-литовскими силами. Отдача – тяжелее. Казаки, опять же, парни посуровее пиратов Моргана и Дрейка. Ведь тогда, при Иване Грозном, в отличие от спартанцев или самураев, у казаков просто тихая смерть на постели не очень приветствовалась. Казак должен был умереть в бою. С пистолетом и саблей в руках, на коне, в реке или море, в пешем строю, это не столь важно. Главное – с саблей в руке, защищая людей православных. Жестко. Но эффективно. Хладнокровная, расчетливая «отмороженность» русской десантуры и морпехов наших дней («никто, кроме») берет истоки из тех боевых традиций и боевой этики. А самое главное, что добраться до Москвы, рассуждая реально, было практически так же сложно, как до Варшавы. Да, к Варшаве прорываться нужно было буквально прогрызаясь через укрепленные районы. А к Москве – по пустому дикому полю. Просматриваемому, прослушиваемому, с пластунами и следопытами. Ты идешь на север и получаешь кинжал в спину, на юге Иван-бобо (то есть Иван-разбойник) в казачьей папахе режет и жжет Кафу. Смысл похода на Москву имел место только при удачном стечении нескольких обстоятельств. Приступ разгильдяйства + политический кризис + война урусов на несколько фронтов + отсутствие дворян и казаков в центре страны. И стрельцов чтобы тоже не было. И вообще, как уже говорил все тот же «князь» Милославский, который Жорж, «услать бы всех их куда-нибудь подальше». Да, и при этом кто-то, заботливый и рассудительный, должен был убрать со степи казаков – пластунов-следопытов. Ну, просто идеальный штурм, как в тупорылом голливудском боевике. И все же, как мы увидим, именно такой набор и произошел в 1571 году. «Но как? – спросил бы непременно Жорж. – Их что там, Боря Сичкин в суматохе всех разом скрипочкой огрел?» Боря, Буба, то да се, но это адское событие случилось. И сразу почему-то позабылось. А ведь сражение при Молодях спасло Россию. Как минимум. Потому что, если бы мощное Русское царство в ШЕСТНАДЦАТОМ (а не в четырнадцатом) веке рухнуло, а следом за ним и Персия, лишенная русской артиллерии и опытных артиллеристов, это имело бы непредсказуемые последствия для христианского мира, а в первую очередь для нас. И кстати, сам прорыв к Москве отнюдь не означал достижение цели. Как подкатился, так и откатишься. Вход в берлогу русского медведя – рубль, а выход – сто шестнадцать с копейками. Прорыв татарской конницы в 1522 году это только подтвердил. Но в 1571 году все как-то сразу пошло не так, поставив страну на грань разгрома. Как так? Вот в этом мы и будем постепенно разбираться. Чтобы понять, почему триумфальный для России XVI век мог обернуться катастрофой.

Начнем с того, что изначально и супостат, в отличие от Гитлера, Наполеона или короля Сигизмунда (в 1612 г.), не надеялся и не лелеял планов битвы за Москву. Сперва они рассчитывали просто грабить. Грабить и изматывать. Изматывать и грабить. Чтобы дезорганизовать Москву, присоединить Астрахань, оторвать сближающуюся с Россией Казань. А там – ситуация покажет. Да, и заодно, конечно, Польшу тоже грабить, непременно грабить. Возмущаться недостачей дани. И грабить, даже если станут давать больше. А главной целью была, во-первых, не Казань, а Астрахань как точка связи союза вражеских Урусов и персов. А во-вторых, опять не Казань, а зачистка Раздор, Черкасска и других городов-крепостей на Дону, отравленной железной пикой врезавшихся в ногайские степи и державших в напряжении Азов, а с ним – все Черное море, до Стамбула и Синопа. Но это, глобально, уже во второй половине XVI века. После взятия Казани и Астрахани и в разгар Ливонской войны. А в первой половине века задача была приземленнее. Не дать Москве усилиться и присоединить Казань. Это заботило крымскую знать. Но саму Турцию до присоединения войска Донского Россия не очень волновала.