Как вспоминали советские маршалы, убеждая Хрущева не сокращать армию на рубеже пятидесятых — шестидесятых годов, «после войны, когда американцы создали атомную бомбу, нам пришлось решать, как быть. Тогда Сталин не раз собирал Политбюро, и оно пришло к выводу— нет другого выхода, кроме как создать в Европе мощный бронетанковый кулак, который навис бы над ней. Да, американцы могли нанести нам тяжелый урон, сбросив атомные бомбы. А мы уничтожили бы Европу. По сути дела, мы сделали европейцев заложниками нашей, советской безопасности — пусть они удерживают США от ядерной агрессии против Советского Союза».

Поэтому, значительно уступая США в воздушной и военно-морской мощи, руководство СССР пыталось ее компенсировать превосходством сухопутных войск. А их главной ударной силой со времен войны стали танки. Именно количеством танков стали у нас определять военную мощь страны. Что еще мог противопоставить Сталин американской военной мощи, кроме огромной танковой армады? Ведь стратегических бомбардировщиков, основного носителя ядерного оружия в то время, у СССР не было. Машины дальней авиации, прошедшие войну, устарели и морально и физически (причем большинство из них было американского производства).

Не случайно одним из приоритетов авиационного строительства в Советском Союзе стало копирование американских «Сверхкрепостей» В-29, совершивших вынужденную посадку на Дальнем Востоке в последние месяцы войны с Японией. Напряженный труд коллектива под руководством Туполева завершился принятием на вооружение советской версии американского бомбардировщика — Ту-4, скопированного с иностранца один к одному. Но несколько десятков этих машин не могли уравнять шансы СССР и США в потенциальном военном конфликте в Европе либо где-то еще.

На море десяткам авианосцев и сотням боевых кораблей других классов, бороздивших под звездно-полосатым флагом океанские просторы, могли противостоять несколько изношенных, устаревших крейсеров и эсминцев советского ВМФ. Попыткой хоть как-то изменить соотношение сил стало развертывание массового строительства подводных лодок. Это был наиболее дешевый и быстрый путь, уже опробованный в годы войны Германией.

В самоходной артиллерии — тревога

Но спешно построенные несколько сотен дизельных подлодок, не имевших надежного прикрытия, для развертывания на океанских просторах, не могли изменить ситуацию.

Сталин, который испытывал странную любовь к большим кораблям, даже после печальных для них итогов сражений войны, продолжал настаивать на строительстве линейных и просто крейсеров. Ставших же королями океанов авианосцев не собирались строить даже в перспективе. Генералиссимусу больше нравились корабли с толстой броней и мощным артиллерийским вооружением, весьма внушительно выглядевшие на парадах, но совершенно бесполезные в современной войне. Машины с крепкой броней и солидным калибром пушек должны были господствовать и на суше.

Моряки и летчики никогда не пользовались особым влиянием в кремлевских кабинетах. Руководство Министерства обороны состояло главным образом из представителей сухопутных войск, среди которых было немало и танкистов. Вот это-то лобби и проталкивало все новые программы наращивания количества обычных вооружений, игнорируя изменения, происходящие в оружейной области. До самой кончины Советского Союза генералы и маршалы от бронетехники с опытом второй мировой войны продолжали определять военную политику.

В более позднюю, ядерную эпоху танки превратились в убедительный аргумент внешней политики. Межконтинентальные ракеты, способные стереть с лица земли любую страну, мало подходили для решения текущих проблем — их нельзя было использовать для вразумления союзников или оказания «интернациональной помощи» странам третьего мира. Они были оружием устрашения для Американцев, а для всех остальных больше подходили танки.

Именно танкисты занимали ведущие посты в военном ведомстве. В самой мощной военной группировке — Группе советских войск в Германии почти все командующие были выходцами из танковых войск, от маршала И.И. Якубовского до генерала армии В.А. Беликова, в свое время командовавшего 5-й гвардейской танковой армией. Военный советник первого и последнего советского президента, маршал Ахромеев, в семидесятые годы тоже командовал танковой армией в Белоруссии. Танкистом был и предпоследний министр обороны СССР маршал Соколов. Такая тенденция говорит о многом.

Советская военная стратегия в послевоенный период, как и в тридцатые годы, считала важнейшим видом стратегических действий и основным способом ведения войны стратегическое наступление, родившееся как очевидное развитие успеха в войне. Оборона, как и в предвоенные годы, считалась временным видом боевых действий. В зависимости от обстановки она могла быть вынужденной или преднамеренной, но в повседневной учебе войск ей практически не уделяли внимания, опять же, игнорируя печальный опыт войны.

К тому же придворные историки сочинили к этому времени новую концепцию первого этапа войны — не было никакой катастрофы, не было кровавого отступления до Волги и громадных, ничем не оправданных жертв, а был гениальный замысел величайшего полководца всех времен и народов — заманить врага как можно дальше в глубь своей территории, обескровить его, а затем решительным ударом разгромить и изгнать.

Слово «оборона» вновь, как перед войной, оказалось под запретом — Советская Армия отступать не могла, ей положено было сметать врага со своего пути, неся освобождение народам всего мира. Принцип был один: лучшая защита — нападение.

Продолжала развиваться теория глубокой наступательной операции, родившаяся еще в 30-е годы. С начала операции силы и средства противника предусматривалось поражать на большую, чем в годы войны, глубину, благо для этого имелись и соответствующие возможности. Тут возникает очень интересный вопрос необходимости и достаточности — эти возможности в этот период как раз и создали те же танковые и механизированные дивизии, механизированные армии в свете новой старой стратегии.

В Генеральном штабе, не успев остыть от накала сражений недавно закончившейся войны, уже составляли оперативные планы на случай будущей. Сидеть в окопах в ожидании вражеского вторжения и готовясь к его отражению никто не собирался. Все боевые действия третьей мировой войны должны были вестись на вражеской территории. Лозунг был тот же — «воевать малой кровью, на чужой территории».

Прорыв глубоко эшелонированной обороны противника на Европейском театре военных действий рассматривался как основной и наиболее важный этап наступательной операции. Для прорыва вражеской обороны должны были привлекаться стрелковые дивизии общевойсковых армий. При поддержке тяжелых танков, после обработки позиций противника авиацией и артиллерией пехота должна подавить сопротивление выживших американских солдат и открыть путь на Запад.

Наступление танковых и механизированных дивизий в первом эшелоне допускалось только в исключительных случаях — им отводилась иная роль, для которой сберегались основные танковые силы. В прорыве обороны важная роль отводилась механизированным дивизиям стрелковых корпусов — они находились во втором эшелоне стрелковых корпусов и вводились в бой для захвата второй полосы обороны противника с ходу или с подготовкой прорыва в короткие сроки.