— Ну… я бы хотел не нарушать правила — наконец заканчивает думать Отоши.

— Заметь, это мне говорит человек, у которого на телефоне приложение «хангурэ». Человек, который готов идти на грани закона — разве это не нарушение правил? — я складываю бинты в сумку и испытующе смотрю на Отоши. Тот пожимает плечами.

— Да я же не о законе говорю!

— Именно — мы говорим о твоих внутренних правилах, которые намного более жесткие. Но это и есть твой фокус — ты сосредоточен не на том, чтобы жить, а на том, чтобы выглядеть правильно — с твоей точки зрения. Ты можешь нарушать законы, грубить старшим, срывать покровы и ломать моральные рамки и границы, но на самом деле это все ты делаешь только внутри ролевой модели «хороший мальчик». Тот, который старался, но не преуспел. Хорошо, вот представь, что ты умер.

— Умер? Совсем?

— Ну… умереть частично затруднительно. Это как с беременностью — частично беременной девушка не бывает, даже если вы этим прямо сейчас занимаетесь. Тут уж — либо беременна, либо нет. Так что — да, совсем. Представь, что ты умер. Что напишут на твоей могильной плите помимо имени и даты рождения? Старался, но не преуспел? Трудился усердно, но ничего не добился?

— Я надеюсь, что на ней напишут — здесь лежит счастливый супруг Натсуми-чан, у них трое детей и много внуков. — шутит Отоши.

— Вряд ли — прищуриваюсь я: — ты же стараешься, но не делаешь. Скорее «здесь лежит тот, кто очень старался стать счастливым супругом».

— Ты скептик — качает головой Отоши: — ну тебя. Все настроение испортил. Сам ей позвоню. Спросил только, а ты вон … наговорил. В общем — хороший ты человек Кента, но скотина. И я тебе не верю. Все у нас с Натсуми хорошо будет, вот увидишь.

— Ну… дай бог. — отвечаю я. Отоши машет рукой и уходит в раздевалку, а я смотрю ему вслед. Зато он — независимый, думаю я, в состоянии не поддаваться чужому влиянию и не прислушиваться к мнению посторонних, даже если оно верное. Упрямый как осел.

— Я бы скорее дал себе руку оторвать и ею же себя до смерти забить — задумчиво говорит Дзинтаро: — чем с Натсуми встречаться. Она же страшная.

— Есть такая категория — страшно красивая. — отвечаю я: — нас как правило притягивает опасность. Существует теория, что людям нравятся кошки именно потому, что на заре образования человечества как вида, в знойной Африке — любая кошка означала опасность. Кошки, тогда как правило были большие и голодные и всегда не против перекусить человечиной… так что эволюционно поощряемым поведением было следить за каждой кошкой в поле твоего зрения. С женщинами так же…

— Не, я бы с ней дело имел только если ее связать крепко и кляп в рот вставить — говорит Дзинтаро: — и то поостерегся бы.

— Странные у тебя предпочтения в сексе, Дзинта-кун, хотя и понятные. — говорю я: — но я тебя не осуждаю. Ты к Томоко-чан не пробовал с таким вот заходом подойти?

— Ну тебя! — вспыхивает Дзинтаро и встает. Идет в раздевалку. Я смотрю ему вслед и думаю, что вот не умею я с парнями общаться. Слишком у меня простые паттерны поведения — парням в морду, девчонок в койку. Надо расти над собой, переставать быть одноклеточным. С мужчинами или женщинами — сотрудничать. Переставать идти по дороге «подавить или трахнуть», это все от глубинной неуверенности в себе и … ой, сейчас уйду в психоанализ и не вернусь. Ладно, домой пора.

Отоши все-таки обиделся, даже не попрощался, толком, буркнул что-то и убежал. С Дзинтаро мы все еще в непонятных отношениях — не то союзники, не то враги, потому он ушел в свою сторону, а я в свою. До дома я добрался без приключений, хотя прошлый случай с алкогольным самураем показал, что даже в благополучной округе бывает всякое.

Дома меня встретил запах приготовленного ужина и мама, которая уже устроилась на диване с бокалом красного сухого из Прованса. За столом сидела Хината и ее подружка, Айка, которая при виде меня покраснела аж до кончиков волос и опустила голову, глядя в стол. Только девчачей драмы мне не хватало. Я помыл руки, поцеловал маму в щеку, выслушал стандартное «как дела в школе?», уверил что в школе все хорошо, школа стоит и стоять будет, в следующем году обещали старый корпус снести и на этом месте построить еще более новый, чем новый корпус. Вот. Хината сказала, что Айка у нас ночевать будет, и чтобы я свои извращенные лапы к ее подруге не тянул. А если я начну тянуть свои лапы — чтобы сперва ей, Хинате, за посредничество оплатил. Бедная Айка окончательно превратилась лицом в алый стяг над Смольным и убежала к сестричке в комнату. Вот нравится Хинате троллить окружающих, даже если это — ее подруги. Сказал ей, что она так без подружек останется. Фыркнула, сказала, что у нее с Айкой такая дружба, что водой не разлить, стальным клинком не разрубить и вообще, что вы мужчины о женской дружбе знаете. Мама с дивана сказала, что мужчины действительно ничего о женской дружбе не знают, а папу она как раз у своей подружки отбила. Сейчас не общаются. Я заметил, что вокруг того, как они с папой познакомились столько легенд, что одна другой противоречит. Мама сказала, что все что она говорит — правда, а все что говорит папа — преувеличение, смещение акцентов, недоговорки, а порой и явная ложь. И вообще, давно это было, она уже не помнит. Но если чего помнит — значит правда. А нам всем спать пора, потому как время позднее и сейчас по телевизору взрослые шоу начнут показывать. Хината вскочила и сказала, что она пойдет Айку-чан проверит, которую я до крайней степени смущения довел, а на мне посуда, потому что она в прошлый раз мыла и в позапрошлый и вообще я веду себя нагло и вызывающе, вот. Она убежала, а я обнаружил, что ее подружка забыла свой телефон. Взял его в руки, думая отдать владелице, но в этот момент на экране вспыхнула заставка. Я несколько раз моргнул, думая, что у меня галлюцинации. Но нет. Как определить, галлюцинация у тебя или нет? Надавить на глазное яблоко — слегка, без фанатизма. Если у тебя галлюцинация — она не раздвоится. Так вот, в результате легкого надавливания на глазное яблоко — картинка на заставке телефона Айки-чан — послушно раздвоилась.

— А ну отдай! — зашипела мне в ухо вернувшаяся Хината, выворачивая телефон из моих пальцев: — это конфиденциальная информация!

— Да пожалуйста — отдаю телефон Хинате. Она поворачивается, чтобы убежать, но мой вопрос ей в спину заставляет ее замереть.

— Мне вот интересно… — говорю я: — в телефонах же на законодательном уровне нельзя звук затвора фотоаппарата скрыть. Как ты меня так в ванной сфотала, что я ничего не услышал?

— Ээ… — говорит Хината не поворачиваясь. Ее спина заметно напряглась.

— И ты ей скажи, чтобы хотя бы на заставке такого не было. Не то, чтобы мне жалко было, но в самом деле…

— Ээ… — Хината потихоньку, шажок за шажком — отдаляется от меня.

— И с тебя пятьдесят процентов!

— Ээ?!

— Вот в жизнь не поверю, что ты это бесплатно сделала. Из любви к искусству.

— Да там и денег то не было! — поворачивается ко мне Хината: — разве ж это деньги! Я цену сразу снизила, чтобы за счет массового оборота! Всего пятьсот иен за фотку!