– Об Анюте. Это я так решил свою машину назвать после всего, что с ней, а заодно и со мной, то есть, с нами произошло. – По-моему, она вполне заслужила себе имя.

– Ну-ну… Что ж, Анюта, значит, Анюта. Хорошее имя.

– Главное, редкое, – добавил Егор, и они с каким-то непонятным облегчением рассмеялись.

– Так, – сказал Володька, ещё продолжая улыбаться, – надо бы нам поставить твою Анюту на колёса, раз уж она такая стойкая. Ежели как следует толкнуть… Мужики мы с тобой не самые слабые. А как поставим, так и поедем.

– Думаешь, получится? – Егор с сомнением покосился в сторону лежащего на боку автомобиля.

– Раньше получалось – заверил его Володька. – И не такое на колёса ставили. А также на гусеницы. Помню однажды…

– На перевале Саланг? – поинтересовался Егор.

– Именно на нём. Но ты прав – пошли.

И у них действительно всё получилось.

Через пять минут Анюта благополучно встала, а точнее, упала на колёса, а ещё через пять они уже катили по размокшей грунтовке к таганрогскому шоссе.

– Я вот ещё чего не могу понять, – сказал Егор, когда они проехали пост ГАИ. – Куда делись все эти братки Короля и Богатяновского? Допустим, Борины бойцы перестреляли Колиных, во что я, кстати, не верю. Но – допустим. Почему они тогда нас не добили?

– Посчитали убитыми, – предположил Володька. – Или решили, что не стоит брать ещё грех на душу. Хотя это вряд ли. А может…, – он хмыкнул, – может, и некому было добивать.

– Чёрт! – Егор сбросил газ. – Мы ведь даже не посмотрели! Точно, они же могли просто поубивать друг друга!

– Некогда нам смотреть. Нам Короля бы довезти…

– Куда это вы собрались меня везти? – раздался глуховатый голос с заднего сиденья.

– Твою мать! – сказал Володька, а Егор молча затормозил, остановился у обочины и обернулся.

Николай Тищенко по кличке Король уже не лежал, а сидел, ощупывая собственную грудь.

– Вот б…дь. – удивлённо пробормотал он, – меня что, ранило?

– Ещё как, – подтвердил Егор, – Коля, ты… это… ты хорошо себя чувствуешь?

– Да вроде ничего, – помолчав, ответил Тищенко. – Только вот грудь немного побаливает. И живот.

– А ну-ка, Егор, зажги свет, – попросил Володька.

Егор машинально щёлкнул выключателем и только после того, как неярким, но ровным светом под потолком загорелся плафон, он вспомнил, что лампочка перегорела ещё года полтора назад. Несколько раз хотел заменить, да всё как-то руки не доходили…

– Что это вы на меня уставились? – подозрительно осведомился Король.

– Рубашку сними, – тихо попросил Четвертаков.

– Чего?

– Сними рубашку, пожалуйста.

Король пожал крепкими плечами и стал расстёгивать пуговицы.

– Да она же вся в крови! – наконец заметил он.

– Вот именно, – серьёзно кивнул Володька.

– Ёлки, – сказал Король. – А это ещё что за хрень?

Он запустил правую руку за пазуху, пошарил там, вытащил… на широкой ладони рядком лежали четыре аккуратные пистолетные пули.

– Ну и дела, – вмиг севшим голосом промолвил Егор. – Это же…

– Погоди-ка, – Володька, перегнувшись через спинку переднего сиденья чуть ли не обнюхал ладонь Короля.

– Выпущены из стандартного ПМ, – сообщил он. – Да что там… я же сам это видел! У тебя вода есть? – обратился он к Егору.

– В канистре пластмассовой, – растерянно ответил тот. – В багажнике.

Через пять минут кое-как отмыв запёкшуюся кровь, они обнаружили у Короля четыре свежайших красно-фиолетовых, затянутых тонкой молодой кожей шрама. Два на груди и два на животе.

– Это что же получается? – спросил Король, изумлённо разглядывая свою грудь и живот и ощупывая шрамы пальцами. – Во мне сделали четыре такие дырки, а я жив? Пули вышли сами… Как это может быть? А ну, рассказывайте, – неожиданно потребовал он у друзей.

– Да что рассказывать… – Егор закурил и бездумно уставился на пустынную мокрую окраинную улицу родного города, знакомую до скуки, едва освещённую редкими слабосильными фонарями – улицу, от которой не ждёшь подвоха, но и особой радости тоже не ждёшь. – Нечего, в общем-то, рассказывать. Сначала в тебя стреляли, потом в нас. Только в тебя из пистолета, а в нас уже из гранатомёта. Мы тебя как раз в машину затащили и пытались быстро и красиво смыться с поля боя. Что было абсолютно правильным решением, поскольку хлестало из тебя, извини, как из недорезанного поросёнка.

Егор замолчал.

– Ну?

– Ну нам и влепили в корму.

– Скорее всего из РПГ-16, – добавил Володька. – Осколочной.

– И что потом?

– А что могло быть потом? – с неожиданной злостью в голосе сказал Егор. – Потом под нами рвануло, и мы потеряли сознание. Контузило, вероятно. А когда очнулись… Ночь, дождь, машина на боку, ты живой, но в полной отключке… Поставили Аню… машину на колёса и повезли тебя в больницу. Тут ты изволил прийти в себя и оказался живой и здоровый. Всё.

– Всё?

– Все.

– То есть, ты мне хочешь рассказать, что в обычные старые «жигули» осколочной гранатой попали из десантного РПГ-16, и машина после этого осталась на ходу?

– Да, именно это, представь себе, я хочу тебе рассказать. Слушай, Коля, не бодай. Мы сами ни хрена не понимаем.

– А чего ты психуешь?

– Я не люблю, когда в меня стреляют. Особенно из гранатомёта.

– А я, по-твоему, значит, люблю. Так. Ладно. Давай, разворачиваемся.

– Куда?

– На кудыкины горы. Надо осмотреть рощу. Может, из моих там кто раненный или… – Король отчётливо скрипнул зубами.

– Ты уверен, что нормально себя чувствуешь?

– Уверен, уверен. Давай, поехали. И… который теперь час?

– Без двадцати одиннадцать, – ответил Володька. – Если, конечно, мой «ролекс» не врёт.

– На моих тоже без двадцати, – сказал Егор. – Кстати, Володя, ты заметил, что мы, с тех пор, как пришли в себя, ни разу не поинтересовались временем?

– А что нам время, – ухмыльнулся Четвертаков. – Торопиться всё равно уже некуда.

– Что это ты такой весёлый?

– Да вспомнил, вот… Перед тем, как в нас попали из гранатомёта, в нас же попали из «калаша». Очередь помнишь? Рикошетом ушла.

– Что-то такое…

– Не «что-то», а штук пять пуль калибром 7,62мм. И ведь ни царапины, а?!

– Шутники, – зловеще обронил с заднего сиденья Король, – кончай концерт, зрители устали.

Они ничего не нашли.