— Ай, хороша, — сказал гость на прощанье.

И на следующий день Анне доставили пару голубков в плетеной корзине, что было весьма мило…

— Ну… — матушка, пристально оглядев подарок, вздохнула, вероятно, она ждала чего-то иного. — Для начала — неплохо. Анхен, не будь дурой…

Теперь ежедневные нотации, которые приходилось выслушивать Анне, стали и вовсе невыносимыми. Когда матушка, отчаянно боявшаяся, что тихая дочь ее поведет себя неблагоразумно, оставляла Анну в покое, то появлялась сестрица, щедро делившаяся с нею своим опытом.

И Анна не знала, куда ей деваться.

Единственной отдушиной стали почти ежедневные визиты Лефорта. Франц появлялся в аустерии и, дождавшись, когда Анна оденется соответствующим образом, вел ее на прогулку. Порою он молчал, и в такие минуты Анна просто наслаждалась тишиной, столь редкой в ее нынешней жизни, порою принимался рассказывать и говорил о вещах весьма интересных, важных.

…о том, что царь крайне недоволен боярами, но и они, в свою очередь, разочарованы в царе, которому, по их мнению, не хватает солидности, разумности, зато норова — с избытком.

…о том, что желали бы они прежней спокойной жизни и часто поминают батюшку Петра, тишайшего человека, да поговаривают, будто бы Петр вовсе на него не похож обличьем. Он же от шепота этого делается страшен ликом…

…о том, что он бы многое хотел изменить, однако еще не чует своей собственной силы, а потому медлит. И чем больше он медлит, тем большую уверенность обретают бояре.

…о том, что даже матушка, которую Петр весьма любит и ценит, пусть порою и тяготится ее вниманием, склонна прислушиваться к Думе.

…о том, что все громче ропщут те, кому не по нраву Немецкая слобода. Уж больно много иноземцев при молодом царе, и шепчутся, что, дескать, от этого его неспокойствие происходит, что навели на него порчу, окрутили, застлали ему глаза туманом, и потому извести надобно всех и под корень.

Страшно становилось Анне от таких рассказов, но она не смела перебивать Лефорта, понимая, что говорит он исключительно из желания помочь ей и своим соотечественникам. Многие надежды возлагались на Анну, и как знать, сумеет ли она оправдать хоть часть из них?

А Петр продолжал посылать ей подарки, правда, недорогие, отчего матушка впадала в расстройство. Ее грандиозные планы, в которых Анне отведена была главная роль, не спешили исполняться. Дважды или трижды появлялся Алексей Меньшиков, желая справиться о самочувствии Анны. Он задерживался в доме надолго, косил глазом, сыпал шутками, на которые охотно отзывалась Модеста. И громкий смех ее был слышен в каждой комнате. Она столь явно выказывала гостю расположение, что не заметить этого было невозможно. И Меньшиков заметил, поддавшись очарованию Модесты. Визиты его участились, правда, теперь он не докучал Анне, разве что подмигивал ей изредка, будто знал про нее нечто этакое, тайное и стыдное.

— Не поддавайся ему, — предупредил Анну Лефорт. — Низкий человек, не потому, что из низкого сословия вышел, тут его судить не за что, ибо каждый живет тем, чего сумел сам добиться. Он по характеру именно низкий, подловатый. И ворует безбожно.

— А царь?

Неужто не видит он, каков на самом деле его друг?

— Петру докладывают, само собой. И он злится. Когда верит, когда нет, бывает, что и гонит его прочь, а то и самолично бьет, да тут же и прощает. Не пытайся рассорить этих двоих, не будет в том ни добра, ни пользы. Просто помни, что верить Меньшикову нельзя.

Вот сестрица, которой доставалось все внимание гостя, уже хвасталась подарками. Привозил он ей и вина дорогие, и ткани, каких даже у Анны не было, и ленты с кружевом. Одаривал и деньгами, подшучивая над этим, говорил, что красивые женщины и тратят много.

Модеста млела и после ухода любовника принималась вновь учить Анну.

Сколько все это длилось? Анне казалось — целую вечность, а на самом-то деле не больше месяца, по прошествии которого Лефорт заявил:

— К концу недели в моем доме состоится бал, на котором тебе надобно будет присутствовать.

— И царь…

— Обещал, что будет. Ему нравится веселье. Постарайся почаще улыбаться…

И совет этот был хорош, как и иные советы Лефорта.

Ночь перед балом прошла в великом беспокойстве. Анна то проваливалась в сон, то пробуждалась в собственной кровати, в липком поту, спутанная ночной рубашкой, словно бы стреноженная. Она часто и мелко дышала, ощущая себя почти больной. И хотелось кликнуть служанку, но голоса не было.

Мучили ее дурные предчувствия.

И Анна, облизывая иссушенные внутренним жаром губы, пыталась как-то успокоиться.

Разве с нею может случиться нечто неладное?

Да, она об ином мечтала, о том, чтобы был у нее собственный дом, и муж достойный, и дети, и жизнь — степенная, размеренная… но ведь не по вине Анны сложилось так, что подобная жизнь стала для нее невозможна. А какой будет другая?

Анна не знала.

Предчувствие не отпускало ее. Темное, дурное, что клубилось над Анной, тянуло к ней тысячи рук, шептало многими голосами, заставляя ее метаться на подушке, словно в бреду. Анна силилась расслышать, что говорят эти голоса, но…

— Дай, — хором выдохнули они, холодя дыханием щеки и шею Анны.

— У меня ничего нет! — попыталась ответить она, но тени были неумолимы.

— Дай, дай, дай…

Уснуть ей удалось лишь перед самым рассветом, а проснулась она и вовсе разбитой, бледной, немочной. И матушка тотчас поторопилась выказать дочери свое неудовольствие.

— Дорогая, цвет лица весьма важен для женщины… а ты ныне зелена. И посмотри на себя! Ты словно на казнь собираешься. Поверь, в мужчинах нет ничего страшного, напротив, они все в чем-то слабы, надо лишь понять, где и в чем сокрыта их слабость, — и пользоваться ею.

Весь день Аннушку расчесывали, наряжали, не забывая приговаривать, что уж ныне-то она должна засверкать, словно драгоценный камень…

— Что случилось? — Лефорт прислал за Анной экипаж и встречал ее лично. И пусть стараниями матушки Анна более не походила на утопленницу, но Франца было непросто провести.

— Сны дурные, — честно ответила Анна. — Всю ночь маялась.

— Случается.

Он не стал ей выговаривать и упрекать, просто подал руку. И в ней Анна увидела опору. Быть может, она обманывается, но так хочется верить, что среди всех людей, ее окружающих, у Анны имеется друг!

Дом Лефорта был огромен и богат. Анна впервые оказалась в подобном месте и, признаться, растерялась немного, а когда растерянность ее прошла, исчезли и ночные страхи. Она с удовольствием глядела на деревянные шпалеры, на изысканной красоты мебель, на чудеснейшие картины, она отражалась в огромных зеркалах, верно, доставленных из самой Венеции.