На Рождество я почти жалела, что я не католичка.

Сначала машину вел мистер Уиллард, потом за руль села я. Не помню, о чем мы говорили, но когда проплывавшая за окном сельская местность, укрытая глубоким снегом, стала еще безрадостнее, а росшие на посеревших холмах ели – такого темно-зеленого оттенка, что казались черными, – буквально вплотную обступали дорогу, мое настроение стало еще мрачнее.

Меня подмывало сказать мистеру Уилларду, чтобы дальше он ехал один, а я вернусь домой автостопом. Но стоило мне взглянуть на него – на его серебристые седые волосы с короткой мальчишеской стрижкой, румяные щеки, ясные голубые глаза с застывшим в них искренним и доверчивым выражением, – и я понимала, что не смогу этого сделать. Придется пройти все до конца.

В полдень немного посветлело, и мы припарковались на обледенелом съезде с шоссе, чтобы перекусить тем, что собрала нам в дорогу миссис Уиллард: сэндвичами с тунцом, овсяным печеньем и яблоками, запив все это черным кофе из термоса.

Мистер Уиллард доброжелательно посмотрел на меня, потом откашлялся и стряхнул с колен последние крошки. Я чувствовала, что он собирается сказать что-то важное, потому что он отличался застенчивостью и откашлялся так же, как перед лекцией по экономике на сложную тему.

– Нам с Нелли всегда хотелось иметь дочь.

На какое-то мгновение мне в голову пришла безумная мысль, что мистер Уиллард намерен объявить о беременности миссис Уиллард и о том, что они ожидают дочь. Но он добавил:

– И я не вижу для себя лучшей дочери, чем ты.

Мистер Уиллард, очевидно, решил, что я плачу от радости, оттого, что он хочет быть моим отцом.

– Ну же, ну же. – Он потрепал меня по плечу и пару раз откашлялся. – Думаю, мы друг друга понимаем.

Затем он открыл дверь и вышел из машины. При дыхании у него изо рта вылетали извилистые струйки пара.

Я пересела на оставленное им пассажирское сиденье, он завел машину, и мы поехали дальше.

Я не совсем ясно представляла себе, что увижу в санатории, где лежал Бадди. Скорее всего, я ожидала увидеть нечто вроде деревянного дома с островерхой крышей, стоящего на вершине невысокой горы. В нем обитают розовощекие молодые мужчины и женщины, все очень привлекательные, но с лихорадочно блестящими глазами. Они лежат на балконах, укрытые плотными одеялами.

«Туберкулез похож на жизнь с бомбой в легком, – писал мне в колледж Бадди. – Ты лежишь очень тихо, надеясь, что она не взорвется».

Я с трудом представляла себе тихо лежащего Бадди. Вся его жизненная философия заключалась в том, чтобы ни секунды не сидеть без дела. Даже когда мы летом ходили с ним на пляж, он никогда не ложился, чтобы подремать на солнышке, как я. Он или бегал туда-сюда, или играл с кем-то в мяч, или же проделывал небольшие серии отжиманий, чтобы занять время.

Мы с мистером Уиллардом ждали в комнате для посетителей, пока не закончится тихий час.

Цветовая гамма санатория казалась выдержанной в коричневых тонах. Мрачные темные деревянные панели, темно-коричневые кожаные кресла, стены, когда-то белые, но уступившие натиску расползающейся болезненной плесени и влаги. Пол устилал крапчатый коричневый линолеум.

На низком журнальном столике с круглыми и полукруглыми пятнами, въевшимися в темную поверхность, лежало несколько потрепанных номеров «Тайм» и «Лайф». Я открыла лежавший ближе всех журнал. С разворота мне улыбалось лицо Эйзенхауэра, безволосое и застывшее, как личико зародыша в банке.

Через какое-то время я обнаружила, что слышу тихий, журчащий шум. Сначала я подумала, что это стены начали истекать насыщавшей их влагой, но потом заметила, что шум издает небольшой фонтанчик в углу комнаты.

Его струйка вырывалась на несколько сантиметров вверх из куска водопроводной трубы, всплескивала прозрачными ручками, а потом падала и расплывалась в каменной чаше с желтоватой водой. Чаша была выложена белой шестиугольной плиткой, которой отделывают общественные туалеты.

Прозвенел звонок. Вдалеке начали открываться и закрываться двери. Потом в комнату вошел Бадди.

– Привет, папа!

Бадди обнял отца и тотчас с ужасающей живостью подошел ко мне и протянул мне руку. Я пожала ее. На ощупь она была влажной и пухлой.

Мы с мистером Уиллардом уселись на кожаном диванчике. Бадди пристроился напротив нас на краешке шаткого кресла. Он не переставал улыбаться, словно уголки его рта были натянуты невидимыми проводками.

Вот уж чего я не ожидала увидеть – так это толстого Бадди. Всякий раз, когда я представляла себе его в санатории, мне виделись впалые щеки с тенями и глаза, горевшие из обтянутых кожей глазниц.

Но все вогнутости на теле Бадди внезапно превратились в выпуклости. Под туго натянувшейся белой нейлоновой рубашкой отчетливо проступал надутый животик, щеки округлились и разрумянились, как фрукты из марципана. Он даже смеялся как-то сыто.

Наши взгляды встретились.

– Это все от кормежки, – объяснил Бадди. – Нас тут пичкают до отвала, а потом заставляют лежать. Но теперь мне разрешили прогулки, так что не беспокойся, через пару недель я похудею. – Он подскочил, радостно улыбаясь, как радушный хозяин. – Хотите посмотреть мою палату?

Я пошла за Бадди, мистер Уиллард последовал за мной. Мы прошли через вращающиеся двери с дымчатыми стеклами и двинулись по полутемному коричневому коридору, пахнущему мастикой, антисептиком и чем-то еще, смутно напоминающим помятые гардении.

Бадди распахнул коричневую дверь, и мы оказались в тесной комнатке. Почти всю ее занимала кровать с комковатым матрасом, застеленная тонким белым покрывалом в неширокую синюю полоску. Рядом с ней стояла тумбочка с графином воды, стаканом и торчавшим из баночки с раствором марганцовки серебристым градусником. Между краем кровати и дверью стенного шкафа втиснулся столик, заваленный книгами, бумагами и разномастными керамическими поделками – обожженными и раскрашенными, но не глазурованными.

– Ну что ж, – выдохнул мистер Уиллард. – По-моему, вполне удобно.

Бадди рассмеялся.

– А это что? – Я взяла со стола глиняную пепельницу в форме листа кувшинки с тщательно прорисованными желтыми прожилками на темно-зеленом фоне. Бадди не курил.

– Пепельница, – ответил Бадди. – Это тебе.

Я положила пепельницу на место.

– Я не курю.

– Знаю, – сказал Бадди. – Впрочем, я думал, что тебе понравится.

– Ну что ж. – Мистер Уиллард пошевелил бледными губами. – Похоже, мне пора. Думаю, вам хочется побыть вдвоем…

– Хорошо, папа. Поезжай.

Я удивилась. Я-то думала, что мистер Уиллард тут заночует, прежде чем на следующий день отвезти меня домой.

– Мне ехать с вами?

– Нет-нет. – Мистер Уиллард вытащил из бумажника несколько купюр и протянул их Бадди. – Проследи, чтобы Эстер досталось удобное место в поезде. Может, она останется на денек-другой.