в сельской школе. «Есенина» отчислили в армию. Мне казалось, что более легкого и приятного обучения, чем в педучилище, не могло быть нигде, а парня отчислили и оттуда, до такой степени был глупый.

Учёба давалась нетрудно, но вот музыка – это было мне не под силу… Я ведь не унаследовала генов моей тёти – певицы и музыкантши.

А в программе училища считалось, что кроме общеобразовательных предметов, учитель начальной школы должен преподавать пение, физкультуру, труд. Нам за два года пытались вдолбить основы вокала, нотной грамоты и умения играть на каком-нибудь инструменте: фортепьяно, гармонь, мандолина, балалайка. Я выбрала самый лёгкий инструмент – мандолину. Правда, на балалайке научиться тренькать простейшие сопроводительные аккорды, как говорили, было ещё легче, но я как-то с этим инструментом не монтировалась. Итак, пришлось купить мандолину.

Да что мандолина! Это были ягодки, а вот цветочки появились в первую же субботу учебной недели – тогда учились полную неделю) на последнем уроке в лице преподавательницы пения. Лицо, явно относящееся к нам нелицеприятно, заявило, что будет проверять наши певческие способности. Учительница действительно произнесла это очень высокопарно, а оказалось, что нужно было каждому выйти к столу и пропеть гамму. «Ну-с, кто первый»? – почему-то грозно произнесла она, постукивая камертоном по краю стола.

Девчата смущенно хихикали, жались, перешептывались, но выяснять свои певческие способности никто не хотел. Преподавательница, видя такой негативный настрой, заявила, что будет отпускать с урока только после прослушивания. Все равно никто не решается. Вот незадача – последняя электричка вот-вот уйдет в Ростов, а мне надо домой. Па-а-а-думаешь, гамму пропеть! Я пойду!!! Честно говоря, я даже не знала, что это такое гамма, но подняла руку (опаздываю на поезд!) и уверенно вышла к доске. «Вот и правильно, вот и молодец! Ничего страшного. Ну, и-и-и раз! Ля-а-а!..», – стукнула камертоном и затянула учительница. А-а-а-! Вот оно что такое пропеть гамму… Ладно! Я старательно и, как мне казалось, совсем похоже тоже затянула за ней: «Ля-а-а-а!» В классе наступила тишина, а потом неуверенные приглушенные смешки. Что такое?! Я с энтузиазмом продолжаю свое соло: «Ля-а-а-а!» Вдруг учительница резко опустила камертон и возмущенно спросила: «Вы что, Иноземцева?! Нарочно?» Мои «милые» соученицы, не скрываясь, злорадно хохотали в голос. «Тихо!!! Нарочно?», – ещё раз переспросила училка. Я испуганно выпучила на неё глаза и пискнула: «Честное слово, нет!» Видимо, она поверила и более спокойно предложила: «Давайте еще попробуем». Я тупо закивала головой: «Ладно! Хорошо, хорошо! Попробуем!»

Это продолжалось несколько раз и напоминало экзекуцию, тем более, что класс уже веселился от души: ещё бы! хоть в чем-то «городская» прокололась. Наконец, преподавательница грустно вздохнула и отпустила меня восвояси. Пришлось ей принять очевидный факт: петь будущая учительница не умеет. Как остальные пролялякали, не знаю, но на электричку я не опоздала и даже не задумалась, что пение – это такой же предмет, как и другие, входящие в программу обучения, и мне таки придется учиться петь и получать за это соответствующие оценки.

Некоторые девушки в силу своих замечательных вокальных данных попали в хор и на уроках их даже не вызывали, просто у них была твердая пятерка. Потом «вокалистки» запоздало пожалели, что у них прорезался голос: хор выставлялся на сцену и вне её по всякому удобному случаю.

А вот мне первый семестр больше тройки не ставили, и оказалось, что это очень плачевно, т.к. с первых недель обучения стало ясно, что мне светит красный диплом и без всякого усилия со стороны преподавателей и, чего греха таить, моего. А вот пение?! Учительница была принципиальной, на мое успешное освоение специальных предметов не обращала внимания, со вздохом, но постоянно ставила мне «удочку» – удовлетворительно, но постепенно оттаивала, особенно после того, как мы перешли к изучению сольфеджио.

Вдруг неожиданно я чисто интуитивно поняла, что совершенно нет необходимости мучительно высчитывать размер нот, когда по заданию учителя отстукиваешь ритм немудреной детской песенки типа «Ёлочка», «Сурок», «Гуси-гуси», «Маленькой ёлочке холодно зимой» и т.д. Теперь я мысленно напевала мотив и параллельно ему лихо стучала мелодию. Сначала учительница недоуменно посматривала на меня, а потом всё-таки переспросила: «Вы что же? Раньше притворялись? Не хотели в хоре петь?» Опять мне пришлось оправдываться и объяснять, что мелодию я слышу, но спеть её не могу. «А-а, видимо, у вас внутренний слух!» Точно, дорогая, у меня, кроме внутреннего слуха, и та-а-а-акой внутренний голос есть, что никому мало не покажется! Учительница успокоилась. Стали у меня появляться четверки и постепенно даже пятерки. Наверное, еще и потому, что педагогиня прислушивались к руководству училища, а директор и завуч меня, как известно, любили: я хорошо училась, не отказывалась от любого общественного поручения будь то организация вечеров в училище, оформление наглядных пособий в базовой школе да мало ли что. Даже на экскурсию в Музей истории г.Азова, на археологические раскопки татарского поселения и то нужно было наших ленивых студенток уговорить пойти. И эти посещения входили в общеобразовательный план обучения.

А в музеях было очень интересно. На развалинах древней крепости на территории венецианской фактории Тана до сих пор находят предметы IV-VI вв. до н.э. еще скифско-сарматского периода, так называемое «Скифское золото». Сколько рефератов написано, степеней получено, научных открытий, докладов сделаны на этом скифском золоте! Уму не постижимо!

Вот на такие экскурсии мы ходили… Тоже нужно организовать, предупредить, проверить.

Или, например, поездка в подшефный колхоз с самодеятельным концертом… Кстати, по поводу этих шефских концертов: на них с удовольствием присутствовали старые и малые жители сельской местности, развлечений-то не было никаких, таращились на «городских», многих знали в лицо, лузгали семечки (на юге это повальное увлечение, и я, не являясь исключением, тоже это дело очень любила), не стесняясь, громко обменивались впечатлениями по поводу нашей игры, манер или внешности:

«Гля-ка, Вань, ножки-то тоню-ю-юсенькие!»

«Во, выставляется, а!?»

«О, губы-то, губы накраше-е-ены-ы-ы!»

«Ты смотри, смотри – и не запнется, во чешет!»

Последняя реплика (и насчет ножек тоже) была непосредственно в мой адрес, когда я с пафосом читала стихотворение, обличающее стиляг, танцующих «не наш» танец фокстрот и имеющих татуировки (заметили, что новое название «тату» – хорошо забытое старое?). Там были, дай Бог памяти, такие строчки:

Боря Н. на пляже или в бане

Привлекает общее вниманье –

Все читают Борю, как альбом,

Замечая в нем, не без улыбок,

Ряд орфографических ошибок.

И далее еще много-много строк, оканчивающихся на «-ский»:

Нет, не вальс, то бурный, то лирический

И не краковяк лихой классический,

Под любой оттенок мелодический

Он фокстрот танцует механически»

Бедный