— Не говори ему, что не знаешь, что с сыном. Убеждай его в том, что он живой, поняла? Что с ним все хорошо.

— Я не смогу ему врать, — говорю потеряно.

— Сможешь, потому что иначе потеряешь его сразу. Он рынется в бой, из которого не выйдет живым, — она снова молчит и как-то странно смотрит на меня. — Баба Таша много знает, Женя, чувствует. Жизнь прожила, девочка. Так что слушайся меня и делай выводы. Если говорю, что так лучше, значит, поступай так.

Она поднимается, складывает все, после чего идет на выход и останавливается в двери:

— Моя комната соседняя. Ты можешь спать на той кровати, на которой сидишь. Если вдруг проснется — воды не давай. Дай чая из красной кружки. Если вдруг что — меня кричи.

— А что может случиться?

— Откуда я знаю? Зови.

Она разворачивается, выходит и тихо прикрывает дверь, а я снова подхожу к Вадиму и опускаюсь рядом с ним на колени. Я до сих пор поверить не могу, что он жив. За это время я успела его похоронить и пыталась свыкнуться с этой мыслью. Жила работой. Кстати, о работе. Я достаю ноутбук, включаю интернет, который купила и подключила к новому номеру и приступаю к заказу. Мне требуется всего пара часов, после чего я отключаю ноутбук и ложусь на кровать. Сон не идет. Я все думаю о том, что было бы, если бы не баба Таша. Был бы Вадим жив?

Женя

Я просыпаюсь от стонов и крика. Вскакиваю на кровати и пытаюсь оглядеться. Комнату освещает лишь свет луны, пускающий лучи через окно. Я быстро встаю и бегу к Вадиму. Он мечется по кровати, что-то стонет и вскрикивает. Его руки сжаты в кулаки, все тело напряжено, и я не знаю, что делать. В этот момент вспоминаю наставления бабки и хватаю со стола отвар. Пытаюсь напоить его, но он с силой стискивает зубы и не позволяет этого сделать.

— Ну же, Вадим, — шепчу я, поглаживая его по голове. — Выпей, пожалуйста.

— Убью, — шипит он и с силой хватает меня за руку.

Я вскрикиваю, но не теряю надежды привести его в чувство, потому что он совершенно точно не делает это намеренно.                                           

— Вадим, — кричу и продолжаю поглаживать его, прохожусь рукой по лицу, по щеке, по скулам, — Вадим, пожалуйста, — сквозь слезы шепчу я, и он, наконец, открывает глаза.

Отпускает мою руку и удивленно смотрит на меня. Молчит. Тяжело дышит и будто не может поверить, что я действительно здесь, перед ним. Я впервые за время, что прибыла сюда, рассматриваю его лицо. Отросшая борода и волосы, побледневшее лицо и синяки под глазами, видимо, как последствия всего произошедшего с ним.                                          

— Женя? — удивленно изрекает он и смотрит так, что внутри все сковывается от тоски по нему. — Женя, — он тянет руку к моему лицу и легонько проводит по щеке, вызывая во мне такой вихрь чувств, что я просто не могу совладать с ними.                                          

В этот момент я чувствую себя той самой верной кошкой, которая заждалась своего хозяина и сейчас с удовольствием тянется к нему навстречу. Я перехватываю его руку и аккуратно касаюсь ее пальцами, провожу по венам и ощупываю шероховатую кожу. Она царапает мои нежные руки, привыкшие только к клавишам ноутбука, но я все равно продолжаю гладить его и тереться щекой о его ладонь.                                                                                     

Я молчу, потому что банально не знаю, что говорить, да и не уверена, что должна. Он, судя по всему, в полубредовом состоянии, потому что его движения неосознаны и расслаблены, а взгляд блуждает вроде бы и по мне, вроде бы и нет.                                          

— Вадим, тебе нужно выпить это, — я нащупываю рукой чашку с ложкой, набираю отвара и подношу к его губам, опасаясь пролить хотя бы каплю.                                          

Он послушно выпивает четыре ложки, а я понимаю, что даже не спросила, сколько ему нужно его выпить.                                                                                      

— Подожди, я сейчас, — отставляю чашку и хочу подняться, но Вадим не дает.

— Ты все правильно сделала, Женя, все правильно, — он устало прикрывает глаза. — Надеюсь, в следующий раз, когда я очнусь, ты снова будешь здесь и мне больше не придется пить эту бурду.

Я улыбаюсь его высказываю и ставлю чашку обратно. Становлюсь на колени и сажусь на пятки у его кровати, жду, когда услышу размеренное сопение и выдыхаю, когда Вадим засыпает. Я поднимаю и ложусь спать, решая, что утром можно будет поговорить с бабкой и спросить, можно ли его выводить из вечного сна. Он выглядит вполне здоровым, да и вопросов, касающихся сына, пока не задает. Я уже даже согласилась с тем, что ему не стоит ничего говорить и попытаться уклониться от ответа или сказать, что все нормально, даже если я и не уверена в этом.

Я ворочаюсь на кровати некоторое время и засыпаю только под утро, да и то лишь после того, как перебираю в мыслях все возможные варианты того, что сказать Вадиму. С утра меня будит кукареканье петухов и аромат выпечки. Я редко встаю так рано, потому что привыкла поспать подольше. Даже на работу я часто приходила ближе к десяти, хотя начальник не раз угрожал меня уволить. Я открываю глаза и облизываюсь, потому что в последнее время питалась или быстрозавариваемой едой или заказывала доставку всего вредного домой.

Встаю с кровати и бросаю взгляд на Вадима. Он все еще спит, поэтому я покидаю комнату и иду на запах еды.                                                                                     

— Доброе утро, — здороваюсь с бабкой и улыбаюсь ей безмятежной улыбкой.

— Доброе. Иди умывайся и садись завтракать, — она бросает мне синее полотенце и указывает на дверь сбоку.                                                                                      

Я удивленно приподнимаю брови, но решаю не комментировать, что ожидала увидеть туалет на улице и умывальник на улице, где нужно носик вверх поднимать. Прохожу в ванную и удивленно осматриваюсь: прямо как у меня в квартире. И ванная, и унитах, и небольшой умывальник, большой бойлер для нагрева воды. Я включаю воду и с блаженным выражением лица подставляю руки под горячие струи. Умываюсь, вытираюсь и выхожу на кухню. Сажусь за стол, где уже стоят блинчики с вареньем и чай. Бабка сидит напротив, и я решаюсь поговорить.

— Вадим ночью просыпался, — говорю я, чтобы она знала об этом.

— Я слышала, — баба Таша спокойно пожимает плечами.

— Я дала ему отвар и… может, пора ему просыпаться?

— Пора, — соглашается баба Таша. — Я все ждала, может, чего услышу о нем, найду кого. Страшно это, проснуться и бабку увидеть. И слышать, что она ничего о тебе не знает.

Я согласно киваю и беру со стола блинчик. Когда завтрак заканчивается, мы идем в комнату, чтобы обработать раны Вадима.