Пользователи знакомились со статьей, а затем в «Форуме» начиналось ее обсуждение, нередко переходящее в бурный спор, не стихающий порой по несколько месяцев… Станислава Олеговича радовали и заводили эти споры, без их чтения он не представлял себе полноценного вечера.

Вот и сегодня, включив компьютер, он набрал самолично придуманный адрес «www.intel.ru» и уже через пару минут погрузился в знакомство с отзывами на свою новую статью о том, что по-настоящему интеллигентным, то есть думающим, ответственным людям не страшны никакие катастрофы, им не грозят ни духовный кризис, ни «губительный надлом» (выражение, позаимствованное у одного из участников прошлого спора по поводу лишения нашей лыжницы золотой олимпийской медали).

Первые отзывы были довольно хамскими по отношению к автору, оппоненты даже не дискутировали, а явно глумились, издевались, смеялись над гавриловской позицией… Не выдержав, он вторгся в «Форум», стал посылать туда слово за словом, точно пускал горячие пули в засевших с той стороны экрана врагов:

«Почитал я ваше собачье гавканье, шелупонь, о моей-де «параноидальной» самодостаточности. Хватит, высказались, погавкали. А теперь слушай сюда, ублюдки! – Гаврилов частенько начинал свои статьи этой вот фразой, не уточняя, кого имеет в виду под «ублюдками»; впрочем, подобный зачин нравился и союзникам, и противникам – оживлял, обострял внимание. – Со мной, ублюдыши, не может случиться ни духовного кризиса, ни вашего любимого «губительного надлома» (экая пошлость!) по определению. Все эти процессы характерны, главным образом, для низового, массового сознания. Это там, где «духовную жизнь» подменяют обычаи и стереотипы, то и дело случаются катастрофы и смуты, неожиданный и потому страшный крах всех привычных устоев. А интеллигентные люди, подобные мне, даже перестроечной эйфорией не очень-то заражались. Мы были уверены: российское население в подавляющем своем большинстве никогда «радикально духовно» не «обновится» ни при каких, даже самых благополучных условиях. Этого не произойдет, потому что произойти не может в принципе. А «радикально духовно обновляться» самим мне и немногим мне подобным как-то и нужды не было».

Гаврилов шелестел клавишами в давно неиспытываемом упоении и очнулся лишь, когда увидел, что набрано целых пять страниц. Тряхнул головой и отвалился на спинку стула.

– Хватит мелочей! – приказал себе. – Пора за главное дело.

Заварил кофе покрепче (кофеварка стояла здесь же, в кабинете, на краю письменного стола) и с чашечкой пересел на кушетку… Отключиться от только что посланного в «Форум» не получалось; чтобы настроиться на труд, имелся еще один верный способ – прочтение страницы-другой из нужного произведения. Особенно подходила для этого русская литература начала прошлого века – тех времен, когда в воздухе уже пахло скорым приходом «мужика с обагренной кровью дубиной».

Гаврилов забегал взглядом по корешкам книг.

Что же?.. Бунин «Окаянные дни», рассказы и очерки Шишкова, томик Венедикта Ерофеева, Астафьев, Маканин, Горький… (Надо бы расставить наконец авторов в хронологическом порядке!) Давыдов, «Тьма в конце туннеля» Юрия Нагибина, Михаил Булгаков, Шукшин (его чудики – наглядный пример убогости попыток проникновения низового слоя в сферу деятельности интеллигенции). Так, еще… Повести Чехова, среди которых хрестоматийнейшая – «Мужики»; Чапыгин, Замятин, Вольнов, враждебный, но полезный Савинков… Внежанровые, зато классические Василий Васильевич Розанов и Василий Витальевич Шульгин… А, вот, Пришвин! Пришвин сейчас как нельзя кстати.

Станислав Олегович вскочил, чуть не расплескав кофе, снял тощую книжечку со стеллажа, снова уселся.

Книжечка раскрылась сама собой, стоило только качнуть ее на ладони в левую сторону; да, послушно раскрылась там, где нужно. На испещренных пометами страницах, потемневших, зачитанных… И Гаврилов тут же, забыв прикладываться к чашке с душистым кофе сорта арабика, забыв о нераскуренной сигарете, прилип к строчкам, читал, читал, будто пил родниковую воду в знойный июльский полдень: «Еще при жизни старика пошли несогласия между братьями из-за баб. «Напрасно старик большой дом выстроил, – говорили дальновидные люди, – не жить им вместе».

Помер старик. Словно предчувствуя беду, сильно убивалась старуха. Где уж ей теперь справиться, удержать вместе такую семью! Одна надежда осталась теперь на Гаврилу (Станислава Олеговича вдруг покоробило от этого, столь близкого ему имени), к которому переходила отцовская власть, и на большуху Степаниду.

Братья кое-как держались, но жёнки так и шипели: «Кончился лиходей наш, комом ему земля, не работал, а только распоряжался хозяйскими деньгами. Теперь хоть свет увидим. Вот когда бы только эта змея кончилась». Но старуха отлично понимала, что ей не справиться с ними, и передала хозяйство Степаниде».

«Так-так, – Станислав Олегович потер руки, пробегая взглядом несколько малоинтересных абзацев. – Так, вот!»

«Тут уж все подумали: «Не жить вместе».

Пришли домой, сели поужинать молча. Словно гроза собиралась. Протянул было Мишутка большухин ложку к ухе, а меньшуха как его по руке ударит! Всех так и взорвало. Стали ругаться, кричать, собрались в кучу, не расходятся. У кого в руках кочерга, у кого скалка, у кого нож.

– Начинай!

– Нет, ты начинай!

– Ну, тронь!

– Тронь ты!»

«Семе-ейка, – как всегда на этом месте подумалось Гаврилову. – А нам патриотисты всё преподносят: патриархальные устои, домострой, порядок. Вот он, ваш домострой…»

«Бывало и так, что схватят двое-трое одного и тянут в разные стороны. Раз люльку с ребенком в окно вышвырнули, так что ребенок на всю жизнь остался с кривым ртом. И много было всякого греха.

Наконец решили делиться.

Разделили соленое лосиное мясо, рассыпали рожь, развесили муку, поделили скот, сено, солому, горшки – всё разделили. Неразделенным остался только дом…»

– Стас, ты слышишь? Можно войти? – вернул его в сегодняшнюю реальность голос жены. – Ста-ас…

– Конечно, конечно, Лен! – Гаврилов положил книжку на стол, потер глаза. – Зачитался Пришвиным.

– Пришвиным?!

– Да, именно! Это для большинства он автор сказок про зайчиков, белочек, а на самом деле у него такое есть!.. Ну, вот послушай. – Станислав Олегович снова схватился за книжку, собираясь зачитать жене кусок посочнее.

– Стас, прости, у меня проблема.

– А? – Он моментом остыл, потускнел, предчувствуя бытовуху. – Какая?

– Плита опять отказала.

Станислава Олеговича захлестнула волна досады и захотелось вскричать: «Ну и что?! Я-то что сделать могу? Я не мастер по плитам! Завтра вызовем, пусть чинят!» Но он, конечно, сдержался, да и жена вовремя объяснила причину, по которой так экстренно его побеспокоила:

– Все ничего бы, на завтрак есть что покушать, только я тесто поставила, собиралась сейчас пироги с джемом испечь, дети их обожают… А перекиснет – хоть выбрасывай. – И нашла выход: – Может, Стас, соседа попросим? Он ведь электрик…