— Ты будешь есть такой кекс? — спросил он.

— Конечно. Девушка, которая не влезает в свои джинсы, все простит ради кекса, — ответила она. — Даже ради горелого.

— Ты ошибаешься, — утешил он ее. — Джинсы тебе в самый раз, и ты выглядишь в них прекрасно. — А затем осторожно спросил: — А что «простит»?

— Я хотела с тобой целоваться. А ты не стал.

— Мне больше нужен друг, чем партнер для поцелуев. Разве ты не знаешь, как быстро все улетучивается, когда люди доходят до этого? — Джошуа чуть ли не добавил: прежде чем они к этому готовы, — но промолчал. Ведь она подумает, что когда-нибудь он будет готов, а у него такой уверенности не было.

Молчание.

— Послушай, — тихо сказал он. — Прости меня. Давай есть кекс. — Сердце его забилось сильнее, когда она опустилась на диван рядом с ним.

Зачерпнув ложкой сладкую липкую смесь, он поднес ее ко рту Денни, стараясь не смотреть на ее губы. Но все-таки не удержался и посмотрел. Девушка облизала ложку так, словно это действие пришло из Камасутры.

Кекс был похож на ужасный непропеченный пудинг, но они съели его весь, передавая ложку друг другу, и Джошуа казалось, что он вкушает божественную амброзию.

— Это один из твоих приемов плейбоя? — спросила она.

— Нет. — И это было правдой. Он никогда ни к кому не обращался с такой просьбой.

И все же она продолжала недоверчиво смотреть на него.

— Ты первый.

— Я был слабовольным и робким мальчиком до десятого класса.

— Я знаю об этом. Твоя сестра показывала мне твои детские фото. Попробуй снова.

Была еще одна вещь, о которой никто не знал, и ему хотелось освободиться от этой тяжелой ноши. Облегчить свою душу. Перед ней.

— Иногда я ломал двери лифта, — сказал он, стараясь говорить легко и весело, чтобы подавить демона, который просился наружу.

— Не может быть! Это очень плохо.

— Мальчишки так часто делают, — сказал он.

— Теперь я ни за что не захочу тебя поцеловать.

— Вот и хорошо.

— Неужели это так ужасно? — мрачно спросила она.

Она действительно подумала, что он считает это ужасным? И ему захотелось излить перед ней ту душевную боль, которую уже невозможно было терпеть. Но вместо этого он облизал пустую ложку.

— Нет, — сказал он сердито. — Это совсем не ужасно. Твоя очередь.

— Хм... в девятом классе я послала Леонарду Бернсайду розу. Но сделала так, словно роза эта была от нашей учительницы по французскому языку.

— Но ведь это не самый большой грех Даниеллы Сприннер.

— Я никогда никому не говорила об этом. Я испытала удовольствие, смешанное с ощущением вины. Твоя очередь.

— Послушай, если ты по-настоящему узнаешь меня, то никогда не захочешь меня поцеловать.

Наконец-то она рассмеялась. И он рассмеялся тоже.

Огонь в камине ярко пылал, и Джошуа стало тепло и уютно. Денни пошевелилась, и он почувствовал, что голова ее упала ему на плечо. Он протянул руку и погладил ее волосы.

— Я не могу понять... — сказала она после долгого молчания. — Ведь если ты с родителями так хорошо отдыхал, то почему твои собственные курорты предназначены лишь для молодых и одиноких людей?

Внутри него шла борьба. Он слишком долго носил тяжелый груз в себе. Ноша стала невыносимой.

Поразительно, но ему захотелось открыться ей. И только ей.

— Когда я учился в университете, — сказал он тихо, — моя девушка забеременела. У нас родился сын. И мы решили отказаться от него. Отдать его приемным родителям.

Долгое время Денни молчала, а затем взглянула на него. Он увидел в слабом мерцании огня, что на лице ее больше не было маски безразличия.

Но в глазах ее не было осуждения. Он увидел в глазах ее любовь. Она тихо прикоснулась к его щеке.

— Ты не хотел этого, — догадалась она. — О, Джошуа.

Ее лицо озарял золотистый свет догоравшего огня. Она смотрела на него долго и внимательно, почти не дыша, не отнимая руки.

— Нет, не хотел. Я хотел иметь то, что у меня было прежде: свою собственную семью. Мне трудно описать тебе, как я тосковал по утраченному ощущению семьи после смерти матери и отца. С тех пор у меня не было места, где я мог бы быть самим собой, — места среди близких и родных людей, которые тебя прекрасно знают, видят все твои достоинства и недостатки и любят тебя таким, какой ты есть.

Он пришел в замешательство от того, как много сказал и как легко дались ему эти откровения, будто он только и ждал подобного момента.

— А что было с ребенком? — тихо спросила Денни.

— Сара не захотела связывать себя. Она не была готова создать семью. Я хотел оставить ребенка у себя, быть одиноким отцом, но Сара сказала, что это глупо. Одинокий отец, лишь начинающий жить, — и стабильная семья, готовая окружить приемного ребенка любовью и заботой. Какое может быть сравнение? Рассудком я согласился с ней. Но сердцем...

Джошуа замолчал, пытаясь успокоиться, она тоже молчала. И он продолжал:

— Мое сердце всегда было против этого. Кто-то, может быть, и перенес бы все спокойно, но я не смог. Я бросил учебу и постарался заглушить свои переживания.

Стал путешествовать по миру, и у меня возникло отвращение к тем местам, где люди отдыхали семьями. Решив заняться курортным бизнесом, я купил старый отель в Италии и стал обслуживать молодых одиноких клиентов. Дело у меня пошло успешно.

Затем он снова надолго замолчал.

— А ты не думал, что поступил правильно? Что мальчик обрел семью, которая отчаянно хотела ребенка? Которая дала ему то, о чем ты так тоскуешь после смерти отца и матери?

— В те редкие минуты, когда я думаю об этом, я надеюсь, что так и есть. Даже больше, чем надеюсь. Я молюсь.

— А ты когда-нибудь хотел найти его? — мягко спросила Денни.

— Время от времени у меня возникало такое желание.

— И что останавливало тебя?

— Мне казалось это очень сложным.

— Зайди в Интернет и посмотри сайт об усыновлении.

— Там множество информации, в которой трудно разобраться.

Денни не поверила ему. Она внимательно посмотрела в его глаза.

— У тебя целая команда юристов. Они нашли бы твоего сына за десять минут. И если ты не сделал это, значит, у тебя есть другая причина.

— Думаю, страх, — сказал он. Правда принесла ему облегчение. Он хотел, чтобы она знала, кто он есть на самом деле. И, наверное, сам хотел знать. — Страх быть отвергнутым. Страх поддаться мечте, которая никогда не может сбыться.

— О, Джошуа, — печально сказала она. — Ты так ничего и не понял?