— Есть!

Бакланов прислушался. До его слуха долетел тяжелый и беспрерывный гул, похожий на далекие раскаты грома. Он сообразил, что у соседа слева работает дальнобойная артиллерия резерва главного командования, еще вчера тянувшаяся через деревню.

— Давно началась эта музыка? — спросил он.

— Минут сорок назад, — ответил Дмитриевский.

Бакланов задумался. Как же он не услышал этого гула ранее?

Состояние Бакланова тревожило капитана: полковник был сегодня необычно беспокоен, рассеян, лаконичен.

— У вас все? — спросил Бакланов и встал.

— Так точно, все…

— Идите… — разрешил полковник. — А сообщения Юлии Васильевны докладывайте мне тотчас после расшифровки… — Он посмотрел на часы. — Она, наверное, сейчас пробирается в город… М-да… Хорошая девушка… Счастливый вы человек, капитан. Идите…

Дмитриевский вышел на улицу. У стены соседней избы сидел неизменный ординарец полковника и смазывал автомат.

Капитан поманил его пальцем.

Ординарец подбежал, на ходу вытирая тряпкой вымазанные руки, и хотел было представиться, но Дмитриевский взял его за поясной ремень и отвел в сторону.

— Что с полковником? Он не спал сегодня? — спросил капитан.

Убедившись, что предстоит разговор не служебного характера, ординарец покашлял в кулак, опасливо посмотрел в сторону избы и тихо сказал:

— Плохо, товарищ гвардии капитан. Когда полковник был на аэродроме, ему позвонил начальник политуправления фронта. Я ответил, что полковника нет. Потом он звонил еще раз и опять не застал. А следом за звонком передали телефонограмму. Я ее принес и обмер: вчерашней ночью погибла жена полковника. Прямое попадание бомбы в госпиталь. Она как раз делала операцию… Вот так…

Спала Туманова немного, как умеют спать разведчики, и встала перед восходом солнца.

Звезды уже померкли. В лесу посветлело. Предутренний ветерок неуверенно шелестел в верхушках деревьев. Между медно-красными соснами и темными шершавыми елями легко мелькали атласно-белые стволы берез.

Юля быстро собрала все свое имущество, сверилась еще раз с картой и компасом, наметила наикратчайшее направление и отправилась в путь.

Минут через десять она выбралась на тропу, которая ясно выделялась на карте, а в лесу была почти незаметной. Ею, видно, редко пользовались. Идти стало легче, но в то же время опаснее: кто-нибудь мог встретиться. Однако еще опаснее оставлять следы вне тропы.

Тропа пробиралась сквозь лесные заросли, стлалась по песчанику, обтекала заросшие жирной травой болота, терялась во мхах и вновь выходила в стройный бор, чтобы вести все дальше и дальше на юго-запад.

В лесу все светлело. На востоке поднималась широкая густо-алая кайма.

Тропинка выбежала на давнюю вырубку леса, уже заросшую молодым орешником. Такие места здесь называются сечами. На Туманову набежал по-утреннему прохладный и задорный ветерок. Он деловито захлопотал в листве орешника.

Тропка пробежала через сечу и вновь углубилась в лес.

Отдохнувшая, со свежими силами, Туманова бодро шагала. Ушел ночной мрак и унес с собой все тягостные и неприятные ощущения.

Через дорогу переползал едва заметный ручеек. Он сочился тоненькой хрустальной и прозрачной ниткой и, беззаботно журча, разговаривал сам с собой. Туманова остановилась полюбоваться им. И вдруг все кругом преобразилось: далеко на востоке из-за края земли вышло солнце, и его первые лучи заиграли в вершинах сосен.

Юля стояла, не шевелясь, как зачарованная. Солнце! Его радостно встречал пробудившийся от дремы лес, такой угрюмый и пугающий ночью и такой торжественный и величавый сейчас. Ему слали свой привет проснувшиеся птахи, уже щебетавшие вокруг на разные голоса. Солнце! Сколько раз в жизни довелось Тумановой встречать его восход и сколько раз приходилось провожать его за горизонт, грустить в сумерки и искать первую звездочку, затеплившуюся в небе!

«Как может быть счастлив человек, лишенный возможности хоть изредка видеть восход и заход солнца?» — говорил отец Юли.

Да, отец прав. Всякий раз по-особому, по-разному воспринимала она это ни с чем не сравнимое зрелище. И вот сейчас…

Она шла, радуясь рождению дня. Свет властно овладевал лесом, уже можно было различить каждое деревце, каждый кустик. Слева красуется мягкий и пушистый, как ковер, хвощовый мох. Сосны уже выбросили свои свечи. На кончиках разлапистых ветвей елок ярко выделяются молодые побеги салатного цвета. Лес становится опять смешанным. На полянки выбегают деревца рябины, осины, ольхи, кустится орешник. Изредка попадаются дубки, растущие группками.

А сколько будет ягод в этом году! Белыми звездочками усыпана земля.

«Как хорошо! — вздохнула Юля. — Если бы Андрей был со мной рядом!» — подумала она и вздрогнула: белка, распустив хвост, махнула над ее головой с елки на елку и, быстро карабкаясь по стволу, спряталась на самой макушке дерева.

Тропинка неожиданно вильнула вправо. Пройдя несколько шагов, Туманова вернулась к месту поворота. Кажется, так и должно быть… Но чтобы не ошибиться, она обратилась к карте. Да, правильно: тропа уходила строго на запад, а ей следовало держаться юго-запада. Она спрятала карту, посмотрела на компас и вновь зашагала.

Пройдя еще с километр, она выбралась на большую, длинную, изогнутую поляну и окончательно убедилась, что идет правильно.

С северной стороны поляны лежало озеро. Оно было показано на карте. Молочно-белый, волокнистый и уже прозрачный туман поднялся от воды. Он добрался до леса и мохнатыми клочьями повис на ветвях деревьев.

Туманова подошла к озеру, поросшему с краев густой, по грудь человека осокой. Оно было похоже на кусочек светло-голубого неба, оброненный на землю.

Раздвинув осоку, Юля глянула на воду. Темно-коричневая краснолапая кряква, сидевшая у зарослей, зорко посмотрела на неожиданную гостью и, не поднявшись, отплыла к противоположному берегу. Она разрезала грудью неподвижное зеркальное плесо и волокла за собой острый, угольчатый след.

— Какая умница! — произнесла Юля. — Чувствует, что ей не грозит опасность.

Утка скрылась в воде и неожиданно закрякала.

Туманова ступила сапогами в воду, наклонилась, увидела, как в зеркале, свое отражение, улыбнулась и стала умываться.

Теперь нужно было основательно подкрепиться. Голод давал о себе знать. Развязывая мешок, Туманова сказала:

— Дождя не будет: роса большая.

Она запрокинула голову: в небе пышными скоплениями тянулись белогрудые, точно лебеди, облака, а под ними парил, рисуя небольшие круги, коршун…

Чернопятов не спал эти ночи. Ему было не до сна. Он не мог еще оправиться после смерти Кости. Каким образом гестапо удалось напасть на след парня? Ответить на этот вопрос могло только гестапо. О том, что Костю предали, не могло быть и речи. Такую, самую страшную, возможность Чернопятов исключал. Костю как радиста и участника подполья знали лишь трое: Чернопятов, Заболотный и Калюжный. За обоих последних Чернопятов мог поручиться, как за самого себя. Но Костю могли и не предать, а выследить. А если так, то что навело на след Кости?