последующим опытом: в Советском Союзе арбитраж не обязательно должен был быть беспристрастным. Тем не менее, образ поражает. Его учительница вспоминала, как летом, перед выпускным классом Путина, в походе ученики должны были убить утку, чтобы приготовить ее на ужин. Чтобы оправдать "казнь", Путин организовал шуточный суд, на котором утку приговорили к смерти за то, что она "нагло нарушала правила своего существования, чрезмерно ела и купалась, а потом уснула", то есть, говоря советским языком, за антиобщественное поведение. Эта концепция была ему хорошо понятна. Двенадцатилетним подростком он предстал перед Товарищеским судом именно по этой причине, а позже некоторые из дворовых подростков были отправлены в исправительную школу по той же причине. Все советские граждане, даже дети, знали, что за действия, противоречащие советскому социально-экономическому и, главное, политическому строю, грозит примерное наказание.

В университете теория, на которой это основывалось, излагалась на занятиях по уголовному праву. Закон, говорили студентам, - это инструмент государства, и его главная задача - защита государственных интересов. Преступление - это "общественно опасное деяние", то есть опасность для социальной системы, созданной государством. Преступность была классовым явлением, пережитком буржуазного поведения, порожденным капиталистической системой, которую социализм еще не смог преодолеть. Статья 70 Уголовного кодекса, использовавшаяся в основном для подавления инакомыслия, гласила, что "антисоветская агитация и пропаганда", выражающаяся в подготовке, хранении или распространении в устной или письменной форме "клеветнических измышлений, порочащих советский политический и социальный строй", является "особо опасным преступлением" и наказывается лишением свободы на срок до 12 лет и ссылкой в отдаленную местность.

Политические преступления составляют менее одного процента от общего числа. Студенты знали, что в этих случаях исход дела решается партией еще до его рассмотрения в суде, но это не было предметом обсуждения преподавателей.

Многие неполитические преступления также имели политический подтекст. Паразитический образ жизни" был незаконен, поскольку получение прибыли от несанкционированной государством деятельности подрывало социальную систему. Спекуляция", то есть покупка и продажа товаров с целью получения прибыли, была незаконна, поскольку подрывала экономическую систему. Даже такие чисто уголовные преступления, как убийство, изнасилование и кража, имели политический аспект не только потому, что они разрушали социальную систему, но и потому, что ставили под вопрос всемогущество государства. По этой же причине менее одного процента уголовных процессов заканчивались оправдательными приговорами, поскольку оправдательные приговоры предполагали, что государство в лице обвинителей ошибается. Главной целью советского права, по мнению одного из авторов, была не защита граждан, а "защита институциональной власти путем придания ей ауры легитимности".

В начале большевистского режима юриспруденция была еще более политизирована. Ленин определил "диктатуру пролетариата" как "власть, ничем не ограниченную, ни законами, ни правилами" - формула, напоминающая об абсолютизме царей.

К тому времени, когда Путин был студентом, акцент сместился в сторону так называемой "социалистической законности". Презумпция невиновности, которая при Сталине была названа "изъеденной червями буржуазной доктриной", теперь признавалась с трудом. Суды запрещали применять законы задним числом, и путинские лекторы критиковали Хрущева (что было вполне безопасно, поскольку он давно уже не был у власти) за нашумевший случай 1961 года, когда двух молодых валютных спекулянтов расстреляли по указу, который был издан спустя много времени после их ареста. Путин счел это скандальным. Государство их просто обмануло, - сказал он своему другу. Они знали, что максимум, что им грозит, - это десять лет лишения свободы... Если бы они знали, что им грозит смертная казнь, они бы, наверное, вообще не стали заниматься этим бизнесом.

Однако косметические изменения остались неизменными. Когда предлагалось предоставить судам большую свободу действий при назначении наказания, советские правоведы возражали. По их мнению, Уголовный кодекс точен и должен применяться безоговорочно. Путин согласился. Он часто цитировал латинскую поговорку из курса римского права: Dura lex, sed lex – «Закон может быть суров, но это закон". Если закон плох, его нужно исправить, и в этом заключается роль парламента. 'Но закон должен быть соблюден. Иначе все пойдет насмарку». Однако это не исключало судебных ухищрений - "юридических тонкостей", как назвал их один из его преподавателей, - если закон в его нынешнем виде не мог выполнить задачи, поставленные партией.

Путин впитал эти принципы. Он часто ссылался на уроки, полученные на юридическом факультете. В последующей жизни ничто из того, что он делал, не свидетельствовало о том, что он всерьез сомневался в предпосылках, на которых строилось советское уголовное право.

Иное дело - гражданское право. В семейных спорах государственные интересы затрагивались редко, и суды, как правило, выносили решения, свободные от политических соображений. Дела, связанные с жилищными и трудовыми вопросами, были сложнее, поскольку в них могли вмешаться местные власти или директора заводов. Но исход дела не был предрешен, как в случае прямого участия государства. Однако и здесь существовали ограничения на роль юриста, получившего советское образование. Кай Хобер, который в 1990-е годы вел переговоры с Путиным по юридическим вопросам, связанным с иностранными инвестициями, вспоминал: "У нас не было дискуссий между юристами, я имею в виду сложные дискуссии по юридическим вопросам". Вместо того чтобы обсуждать юридические моменты, Путин просто выполнял данные ему инструкции.

Такое отношение к праву как к винтику в институциональной машине подкреплялось тем, как оно преподавалось. Не было никаких попыток привить критическое мышление или умение приводить аргументированные доводы, никаких сократовских вопросов и ответов, чтобы выудить у студентов их идеи. Вместо этого от студентов ожидалось заучивание, чтобы выдать "правильный ответ, тот ответ, который нужен преподавателю". Американский студент по обмену, проучившийся год на Ленинградском юридическом факультете вскоре после ухода Путина, сказал, что он напоминает ему американскую среднюю школу. Нам рассказывали факты, а на экзаменах от нас ожидали, что мы их изложим, но не с анализом, не с различными интерпретациями.

Эта тенденция усилилась после 24-го съезда партии СССР в 1971 г., который одобрил брежневскую программу разрядки отношений с Западом, но в то же время, чтобы предотвратить возможные нежелательные побочные эффекты, призвал усилить борьбу с влиянием западных идей. На юридическом факультете это вылилось в крестовый поход против "буржуазной правовой идеологии". Студенты должны были засыпать свои рефераты соответствующими цитатами из Ленина. О тех, кто проявлял недостаточный энтузиазм, докладывали декану или комсомольцам. Путин впоследствии утверждал, что почти не заметил брежневского "закручивания гаек". Другие вспоминали атмосферу как гнетущую.

Преподавание велось в основном на лекциях, не в последнюю очередь потому, что студентам было практически невозможно купить учебники, если только они не узнавали заранее о поступлении партии в книжный магазин и не приезжали туда до распродажи. Большинство преподавателей просто зачитывали свои конспекты,