— Это ничего. Мы просто не привыкли к такому большому дому, из-за этого разгулялось воображение.

Это было убедительное объяснение. Логичное. Или мы так думали. Хотя позже опасения Джесс полностью оправдались, тогда я еще верил в то, что говорил.

Еще один намек на неправильность, на то, что здесь что-то не так, появился несколько часов спустя, когда Эльза Дитмер пришла помогать со вторым днем распаковки вещей. На этот раз она привела с собой дочерей.

— Я подумала, что Мэгги захочет завести новых друзей, — сказала она.

Обе девочки были точной копией своей матери. То же открытое, выразительное лицо. Те же дружелюбные глаза. Отличались они именно характером.

У младшей, Ханны, совсем не было сдержанности матери. Когда Мэгги спустилась вниз, Ханна окинула ее таким взглядом, который может сойти с рук только маленьким детям. Очевидно, посчитав мою дочь приемлемой, она сказала:

— Я Ханна. Мне шесть лет. Тебе нравятся прятки? Потому что в это мы сейчас и будем играть. Здесь куча классных мест, где можно спрятаться, и я их все знаю. Я просто тебя сейчас предупреждаю, чтобы ты не очень удивилась, когда я выиграю.

Петра, старшая дочь, была скромнее. В отличие от ее матери, я не заприметил в ней никакой застенчивости. Она, скорее, была отчужденной. Оценивая все — меня, Джесс, дом — с холодной отстраненностью.

— Я за ними пригляжу, — сказала Петра, когда Мэгги и Ханна убежали играть в прятки. — Чтобы они не упали или еще что-нибудь.

В шестнадцать она была уже выше матери и худая, как бамбук. Ее одежда — розовая майка и шорты цвета хаки — будто бы удлиняла ее конечности еще больше. Она напоминала мне оленя — нескладного, но проворного. Ее волосы были собраны в хвостик, открывая взору золотой крестик, похожий на тот, что носила ее мать.

— Они будут в порядке с Петрой, — сказала Эльза. — Она умеет сидеть с детьми.

Глядя, как Петра догоняет Мэгги и Ханну, я невольно вспомнил, как накануне Эльза рассказывала мне о ее сильной и заботливой дочери. После беспокойной первой ночи в нашем новом доме, то, что она приглядит за Мэгги, меня немного успокоило.

Как и мысль о том, что Мэгги может подружиться с Ханной. В прошлом году мы с Джесс все больше беспокоились о том, что у нашей дочери нет друзей. Мы подозревали, что она была более одинока, чем показывала. Мэгги была тихой девочкой. Не совсем застенчивой. Скорее тут подойдет слово «наблюдательной». Ей нравилось просто сидеть и смотреть, совсем как Петре.

Когда девочки ушли играть, мы, взрослые, разделились. Джесс и Эльза пошли в Комнату Индиго, в которой после вчерашнего дня, надеюсь, не осталось змей. Я вернулся на кухню, где перебрал все тарелки, столовые приборы и другую утварь, которую оставили Карверы. Несмотря на то, что здесь произошло, мне все еще было трудно понять, почему миссис Карвер не захотела ничего забрать. Возможно, она боялась, что каждый предмет в доме хранит воспоминания, которые она предпочла бы забыть. Если дело в этом, то мне было совсем не в тягость разбирать разбитые чайные чашки и потускневшее серебро, одни оставлять, а другие откладывать прочь.

На середине этого занятия один из колокольчиков на стене зазвонил. Не тот, что вчера. На этот раз это был один из пронумерованных колоколов, указывающих на бывшие гостевые комнаты тех времен, когда здесь была гостиница. Колокольчик принадлежал комнате № 4. Также известной как спальня Мэгги.

Сначала я не обратил на это внимания, решив, что девочки просто играют. Я приготовился к хору звонков, пока девочки будут ходить в разные комнаты и пробовать колокольчики в каждой. Но звонил только тот, что из комнаты Мэгги.

И звонил.

И звонил.

Причем очень настойчиво. Не так, словно девочки по очереди дергают за веревку. Это был намеренный звонок.

Мне стало любопытно, поэтому я вышел из кухни и направился на второй этаж. Там, наверху, я уже не слышал самого звонка. Только неровное скольжение веревки.

Как оказалось, это была Мэгги. Я понял это, когда вошел в ее комнату, поймав ее на середине рывка.

— Здесь была девочка, — сказала она, ее глаза сияли от страха.

— Ты уверена, что это была не Ханна? — спросил я. — Вы должны были играть в прятки, помнишь?

Тогда к нам пришла Эльза Дитмер, привлеченная всем шумом. Она стояла в коридоре, явно не желая заходить в комнату.

— Это могла быть Петра, — сказала она.

— Нет, — заверила нас Мэгги. — Они прячутся.

Услышав их имена, Ханна и Петра вышли из своих укрытий где-то на втором этаже. Обе встали рядом с их матерью в коридоре.

— Мы тут, — сказала Ханна.

Петра заглянула в комнату.

— Что происходит?

— Мэгги сказала, что видела кого-то в комнате, — сказал я.

— Но так и было, — заявила Мэгги, топнув ногой.

— Тогда куда она ушла?

Мэгги указала на шкаф — огромное деревянное чудовище, усевшееся прямо напротив кровати. Двери были закрыты. Я распахнула их, открыв взгляду пустой шкаф. Мэгги, хотя и явно уличенная во лжи, не сдавалась.

— Но я ее видела! — вскрикнула она.

К этому времени к нам присоединилась Джесс. С измученным терпением, присущим только матерям, она вывела Мэгги из комнаты.

— Давай тебя накормим, а потом ты немного поспишь. Наверное, ты ужасно устала после прошлой ночи.

Я вышел за ними из комнаты, но в коридоре меня остановила Эльза.

— Она очень чувствительная, да?

— Разве не все девочки в этом возрасте такие?

— Некоторые больше, чем другие, — ответила Эльза. — Кэти тоже была чувствительной.

— Дочка Карвера?

Эльза отрывисто кивнула.

— Такие девочки могут чувствовать то, что не могут остальные. Когда такое происходит, пожалуй, будет разумно им поверить.

Затем она ушла, тихо зашагав по коридору.

Сначала я не обратил внимания на то, что она мне сказала. Мэгги была моей дочерью, а не ее. И я не собирался притворяться, что верю во всякие выдумки только для ее удовольствия. Но в тот вечер я не мог перестать прокручивать в голове слова Эльзы.

Особенно, когда вернулись все те звуки.

И не только обычные звуки дома, легкие поскрипывания летней ночи, но и те сны. Стук и грохот открывающихся и закрывающихся дверей, шкафов, кладовок. Какофония наполнила мой сон, заглушив его только тогда, когда я проснулся за несколько минут до полуночи.

Сев в постели, я посмотрел на дверь спальни, прислушиваясь к малейшему намеку на то, что все звуки были настоящими. Но я слышал только тихое дыхание Джесс и хор сверчков где-то в лесу.

Я тут же подумал о Мэгги и о том, как Эльза Дитмер — вполне верно — назвала ее чувствительной. Тогда до меня дошло, что ее совет поверить Мэгги на самом деле означал увидеть вещи глазами моей дочери. Понять, что все эти звуки оседающего за ночь дома маленькому ребенку могут казаться довольно угрожающими. И если они не давали уснуть мне, то вполне возможно, что Мэгги тоже не может спать. Поэтому-то я и решил, что мне не помешало бы проведать Мэгги.