– Отец мой, – сказала Агнесса кротким, но твердым голосом, – прежде чем вы начнете, выслушайте, что я вам скажу. Если благо моего Филиппа и его королевства требует, чтобы вы оскорбляли мое сердце, не щадите меня. Агнесса Меранская дает вам на то позволение, и что бы вы ни говорили, она не будет жаловаться. Но если цель вашего предприятия противна воле Филиппа, нашего и моего государя, то королева отказывается слушать вас.

Тут Герен хотел было прервать ее.

– Дайте мне закончить, – продолжала молодая женщина. – Я знаю, о чем вы хотите говорить. Ваши поступки, хотя рискуют навлечь неодобрение короля, имеют целью его будущее благо. Но и этого оправдания я не могу допустить для вас. Я почту оскорблением для мудрости короля, если позволю подвергать ее сомнению, и не хочу следовать другой воле, кроме его собственной. Со всем смирением готова я выслушать ваши мнения и советы. Но не говорите ничего такого, что Филиппу не угодно, чтобы я слышала, потому что я не стану в таком случае обращать внимания на ваши слова. Предупреждаю вас: я ничего не буду делать без его приказания.

Несколько изумленный неожиданным сопротивлением, Герен украдкой взглянул на пустынника.

– Дочь моя, – сказал старик, поняв значение взгляда, – мудры ваши слова и полны достоинства. Глубоко умилили они мое сердце, которое давно уже подобно сухим увядшим ветвям, безжизненно валяющимся на земле. Не удивляет меня, что король Филипп с такой силой привязался к женщине, так дивно соединяющей в себе красоту, мудрость и любовь. Поистине, замечательное сочетание, – заметил он с горькой иронией, – потому что случайное соединение этих качеств подобно цветку востока, расцветающему один раз в целое столетие! Но, дочь моя, – продолжал он с кротостью, странно противоречащей его обычной резкости, – мы не требуем, чтобы вы следовали нашим советам: ваше сердце внушит вам гораздо лучшие советы, чем мы могли бы придумать. Нет, мы просим вас вместе с нами изыскать средства, которыми можно бы спасти королевство от грозящих ему бедствий.

Тут Герен, удивленный нерешительностью пустынника и усомнившись в его силах уладить дело, прервал его речь.

– Ваше величество, после плачевного происшествия, прервавшего турнир в Компьене – простите великодушно, что осмеливаюсь напомнить вам это тяжелое происшествие! – вы не можете сомневаться, что наш святейший отец считает беззаконным и непризнанным приговор епископов, допустивших развод короля с первой женой. Без всякого сомнения, вы много уже размышляли о бедствиях, грозящих королевству, если король замедлит покориться повелению святейшего отца.

Агнесса побледнела и протянула руку к сосуду с водой, стоящему перед ней на столе.

Герен поспешил услужить ей. Она выпила несколько глотков и, успокоившись, сказала печально:

– Вы не скрыли от меня истины, хотя могли бы соразмерить ее с моей слабостью, зная о мере моих страданий. Но все же это истина… я это знаю и прощаю вам вашу жестокость. Чего вы желаете от меня? Я вижу, что от меня ожидали решительных мер, которых я не приняла, поэтому вы устали ждать и пришли советовать.

Герен колебался, глубоко тронутый тем впечатлением, какое его слова произвели на королеву, поскольку боялся, что его настойчивость подтолкнет ее к отчаянному сопротивлению.

Пустынник поспешил к нему на помощь.

– Тяжки те решительные меры, каких мы ожидаем от вас, дочь моя, но пусть всякое мученичество влечет скорби предсмертных минут, зато в будущем предлагает лучезарное сияние и неизреченное блаженство. Прекрасная королева, подумайте только, какая слава покроет имя женщины, которая, чтобы спасти государство своего мужа от междоусобной войны и наказания церкви, чтобы избавить супруга от проклятия и отлучения, переступит через свою любовь и любовь мужа к ней; женщина, которая сама оторвется от всего, что ей дорого, и своим геройским самоотвержением возвратит дорогого человека к закону, восстановит мир в государстве, спокойствие в лоне церкви! Подумайте не о суетной славе, которая окружит своим сиянием ее имя, но о благословениях целого народа, спасенного этим самоотвержением, и о вечном воздаянии, ожидающем ее на небесах!

– Понимаю вас, – воскликнула Агнесса. – Нет смысла объяснять.

Закрыв ладонями лицо, она на некоторое время погрузилась в глубокие и скорбные размышления. Вдруг королева подняла глаза и, мановением руки заставив молчать Герена, сказала:

– Великодушное чувство внушило вам этот поступок. Я не сомневаюсь, что цель ваша – благо короля и его государства. Но несмотря на то, я не могу и не должна поступать так, как вы от меня требуете.

– А между тем, если вы любите своего супруга, если боитесь отчаяния и сердечных мук, которые гораздо мучительнее разлуки, то у нас ничего другого не остается, кроме этой крайней меры.

– Выслушайте меня, – возразила королева. – Я слабая, неученая и немощная женщина и не сумею, быть может, дать ответ на ваши умные и мудрые речи. И потому лучше будет, если я вам прямо выскажу, почему, несмотря ни на что, я останусь непоколебимой и не соглашусь на разлуку, хотя в противном случае я сама потребовала бы того, не ожидая ваших советов. Знайте же: я считаю себя законной женой Филиппа, короля французского; ни моя честь, ни его честь не допускают, чтобы я могла быть чем-нибудь другим с той самой минуты, когда перед алтарем храма в Сен-Дени руки наши были соединены в присутствии всех прелатов Франции. Тогда я дала клятву, что никогда добровольно не оставлю супруга и всегда буду покоряться его воле. Эту клятву я хочу сдержать. И пусть его мудрость будет судьей, а не моя: пускай его воля решит. Если настанет время, когда он признает необходимостью пожертвовать нашим счастьем для блага государства, будьте уверены, отец мой: я уступлю без сопротивления и унесу мое горе в могилу, куда не замедлю отправиться. Но пока я еще жива, не могу допустить, что существует другая королева Франции и что не я законная жена Филиппа. Никогда не смогу я забыть, что моя первая обязанность повиноваться ему. Нет, Филиппу принадлежит право решать. Он действовал по велению своего рассудка и воли, и не мне, его законной жене, отказывать ему в повиновении или стараться поколебать его право. Не рассчитывайте на это.

Королева говорила спокойным и твердым голосом, только блеск ее глаз и пылающие щеки выдавали жестокое волнение, терзавшее ее сердце.

– Однако позвольте, ваше величество… – начал Герен.

– Я не вправе слушать вас долее, – сказала королева с достоинством и энергией, которых нельзя было ожидать от свойственных ей кротости и застенчивости. – Я приняла решение, и оно непоколебимо. Но я чувствую себя нехорошо, – промолвила она, вставая с места и бледнея, – мне хотелось бы остаться одной.

– Еще одно слово, умоляю вас, – сказал Герен почтительно.

– Мне дурно, прошу вас, позовите моих дам, – возразила королева, заметно побелев и покачнувшись.

Герен хотел повиноваться, но увидев, что королева зашаталась, вовремя подхватил ее. Агнесса, пережив жестокий удар, упала в продолжительный обморок, подобный смерти.