Андрей ринулся к ним, искоса глянул в окно и замер. Тут его окончательно пробрало, но теперь уже от приступа идиотского хохота: давешняя его знакомая, та, которая наполовину женщина, наполовину змея, выползала из-за угла, огромная и устрашающая.

— Фон Верт! Иди и сразис-с-сь с-с-со мною!

Андрей, высунувшись в окно чуть ли не по пояс, прокричал с неудержимым весельем в голосе:

— Ты чего сюда приползла, красавица? Я вообще-то думал, что это у меня глюки были, никак не ожидал, что такое чудо-юдо на самом деле существует!

— Трус-с-с! Жалкий трус-с-с!

Она раскачивалась из стороны в сторону, словно кобра под дудочку укротителя. Огромное тело, переливаясь блестящей чешуей в сиянии луны, извивалось и собиралось в кольца.

Словно почувствовав заранее ее стремительный бросок, Андрей вскочил, держа в руках надежный деревянный ставень, и закрыл им бойницу, подпирая плечом.

Снаружи раздался грохот, и бревенчатую стену дома сотряс сильнейший удар, словно тараном со всей дури замолотили в запертые ворота. Вот только творение рук человеческих оказалось на диво крепким.

Змея отпрянула назад, набирая ускорение для очередного броска, а он, упершись со всей силы плечом, приготовился, но нового удара не последовало.

Андрей, выдохнув, вставил задвижку, удерживающую ставню, и бросился закрывать второе окно, зияющее на фоне темных стен звездами ночного неба.

— Эй! Ты там жива? Я же сказал тебе — убирайся по-хорошему, не зли меня, а то шкуру сниму!

— Трус-с-с! Жалкий трус-с-с-с!

Приглушенное шипение раздалось где-то сверху: она пыталась через печную трубу пролезть в дом.

— Ну, ты и дура! Баба! — Охваченный приступом неудержимого веселья, Андрей кричал что есть силы. — Ты же опять застрянешь, шкура барабанная! Кто тебя вытаскивать будет? Или тебе в прошлый раз понравилось? Погоди, парни проснутся, авось и оценят тебя!

Разъяренная змея металась по крыше, со всей силы бросалась на закрытые окна:

— Мерза-с-с-с-авец! Подлец-с-с-с!

Андрей, прислонившись спиной к стене, утирал дрожащей рукой пот со лба:

— Нет, ну дура, а? В соседней комнатке окно открыто, а она в упор долбится…

Мысль об оставшемся открытом окне ошпарила его. Вскочив, он метнулся туда, но шипение послышалось совсем рядом, и тут же проем бойницы заполонила ее голова с всклокоченными волосами, заслонившими лунную дорожку.

Горящие багровым пламенем яростные глаза, казалось, готовы были испепелить Андрея:

— Я ис-с-с-скала тебя! Ворон мне с-с-с-сказал, что ты будеш-ш-ш-шь з-с-с-сдес-с-сь, и я приш-ш-ш-шла!

Она метнулась вперед, но Андрей успел отскочить, кувыркнувшись и роняя на своем пути лавки.

Она запуталась — в маленьком пространстве комнатки ее огромному телу маневр был ограничен, однако извернувшись, одно кольцо она ухитрилась накинуть на плечи Андрею, свалив его на пол.

— Я т-т-тебя не приглашал на свидание! — Отчаянно сопротивляясь, Андрей пытался сбросить с себя смертоносное кольцо змеиных объятий. — Сколько же ты т-т-тут торчала, дорогуша?

Вывернувшись, он по инерции отлетел в угол комнатки, а она в другой, зацепив по пути пару лавок. С оглушительным грохотом на нее сверху, придавив, рухнул то ли навесной шкаф, то ли еще что-то, повешенное прежними хозяевами на стену, в темноте было не видно, но оказавшееся как нельзя кстати.

— Я прождала тебя дос-с-статочно…

Она яростно отбрасывала в стороны обломки мебели, с треском и грохотом стараясь выбраться. Андрей, переведя дух, в темноте пытался на ощупь найти хоть какое-нибудь оружие.

— Так ведь до тебя здесь была другая тварь, что усыпляла людей, — он лихорадочно шарил на полу, — пока волки их драли…

— Нас-с-с-с мало ос-с-с-сталось в ваш-ш-ш-шем мире, здес-с-с-сь охотилс-с-с-ся один из моих с-с-с-сородичей, а твари лес-с-сные ему подчиня-лис-с-с-сь! — Она наконец освободилась и замерла, разглядывая темноту перед собой.

— И что с ним сталось? — Сердце гулко бухнуло — острое лезвие оброненного кем-то из крестоносцев кинжала ткнулось в руку.

— Я убила его! — Она кинулась на звук голоса. — Зов мес-с-с-сти с-с-с-сильнее зова крови…

Сгруппировавшись, Андрей кинулся ей навстречу, принимая огромное тело на кинжал. Удар был так ой силы, что он вместе с ней отлетел к стене, ударившись затылком.

Сквозь кровавый туман, застилающий глаза, он почувствовал, как одно из звеньев командорской цепи рвется и его надежда на спасение, звеня, скользит по шее.

— Нет, — еле прошептал он, — такой женщины у меня еще не было… Зря все-таки не познакомились…

Словно в замедленной съемке, он увидел, что адский огонь в ее стекленеющих глазах начал угасать, а губы, изогнутые предсмертной судорогой, прошептали:

— Ус-с-с-сни…

— Все-таки магометанские города чище!

Густав фон Шендеман с отвращением перешагнул через очередную дохлую крысу, которых на улочках окраин Кракова прибавилось за последнюю неделю, и обеспокоенные жители стали поговаривать о надвигающейся эпидемии чумы.

— Чем не Божья кара? Грязь на улицах, грязь в домах порождает грязь в душах! Поганые склавены, смрадные душонки! Куда смотрит городской голова? Голозадые ляхи! Спеси хоть отбавляй, а порядка никакого! Как они могут жить в этом…

Стук открываемого окна донесся сверху, и Шендеман по привычке остановился, и было отчего: сверху, из окна второго этажа какая-то нерадивая хозяйка, поленившаяся спуститься к сточной канаве, проходящей по обоим краям узенькой грязной улочки, с шумом выплеснула ведро.

Встречному, менее удачливому или просто зазевавшемуся прохожему, повезло меньше: вонючая протухшая вода вперемешку с рыбьей требухой и какими-то ошметками окатила несчастного с ног до головы.

— Вольный город Краков! — Его губы скривились от омерзения. — Каждый волен делать что хочет! Исчадие заразы и скверны — вот что такое эти вольные города! Попробовали бы наши, вассальные, горожане развести подобное на улицах Гёрлицинбурга!

Мысли о главном городе Братства, Гёрлиценбурге, где был построен новый гроссмейстерский замок, еще больше разъярили его: грязная склавенская деревушка Згорелец всего за несколько десятилетий превратилась в прекрасный город с чистыми прибранными улицами и белеными каменными домами.

Вся желчь, изливаемая тевтоном на славянскую неряшливость и безалаберность, была чисто прикладной. Остановившись вчера вечером инкогнито на небольшом постоялом дворе, ведь шпионы, и византийские, и папские, и султанские, и, как знать, орденские, не дремлют, Шендеман всю ночь не сомкнул глаз, сражаясь с безжалостным врагом.

Таким врагом, которому и его грозный меч, и родовой герб были абсолютно безразличны: с ненасытными, алчными и неутомимыми, как берберский жеребец, жирными и толстыми славянскими клопами, что размерами на небольших тараканов походили.