Это судьба. Он не успел воспользоваться жезлом и перстнем, да еще дрянной самострел, найденный во чреве Драгохранителя, был заряжен негодными шипами. Когда сама судьба против тебя, лучше убраться куда-нибудь и залечь на дно. Тубмон знал, куда лучше всего убраться: в Одичалые Миры.

Одно время он вел кое-какие делишки с контрабандистами и до сих пор сохранил нужные контакты. В Одичалых Мирах господин До-Пареселе его не достанет… и на шкатулку там найдутся покупатели: внутри у нее хитроумно переплетенные золотые решетки с драгоценными камнями – даже если забыть о том, что это информационное устройство, начинка стоит немалых денег.

Тубмон огляделся. Он был один на слабо освещенной улице. Во тьме дремали каменные здания и бассейны. Никто его не преследовал. Куда делся Козья Харя, он не знал и знать не хотел. Надо поторопиться. Хорошо, если он успеет сторговаться с контрабандистами и покинуть этот мир до рассвета.

Келью Титуса озарял приглушенный свет магической лампы, укрепленной над дверью. Все тут было родное и давно знакомое: стол с дюжиной выдвижных ящиков, переживший не одно поколение афариев, узкая жесткая койка, застланная покрывалом из грубого полотна, пара неудобных стульев, полки с книгами в нишах. За черным окном, в переплетении древесных ветвей, притаилась малая луна, Сийис.

Титус забыл опустить сетчатую штору, и в келью налетели тучи ночных мотыльков. Шурша крыльями, они мельтешили вокруг лампы, по стенам скользили их гротескные тени.

«Совсем как я, – вздохнул Титус. Он наблюдал за ними, подперев голову кулаком. – Тоже идеализируют мираж, летят и обманываются… Бедные…»

На столе перед ним стояла глиняная бутылка с «особым» Цведония и мятая оловянная кружка. Пить, как Эрмоара До-Энселе, Титус не умел и потому был основательно пьян. Ноги его не держали, кружку он поднимал с трудом, в глазах плавал туман, а Сийис нет-нет да и начинала дробиться на множество расползающихся лун… Но самым кошмарным было то, что сознание его, несмотря на внешние симптомы опьянения, оставалось ясным.

Иначе и быть не могло. Он – афарий, обученный сохранять контроль над своим умом даже после приема больших доз спиртного. Забытье не для него.

Титус хотел сломать внедренные в его сознание защитные механизмы и набраться до полной отключки. Непохвальное для афария намерение, но он не знал другого способа заглушить боль.

Он понял, что любит Роми, – и понял, насколько ужасна и преступна ее душа. Кем она была в прошлой жизни? Она не просила его о защите (это было бы понятно, правильно, это бы его тронуло!), нет-нет, она хотела с его помощью раздобыть оружие для убийства. Вряд ли она когда-нибудь видела, как убивают и как умирают… Да, это нехорошо, что ее бьют, но она все равно не имеет права на такие мысли!

Боль не уходила, в голове шумели крылья мотыльков, луна в окошке дрожала, как отражение в черной воде.

Титус решил пойти к наставнику и поведать ему о своих мучениях. Афарии соблюдали обет безбрачия, однако руководство Ордена смотрело сквозь пальцы на любовные похождения молодых братьев (возбранялось только связываться с куртизанками и соблазнять чужих жен – вот за это наказывали строго). Магистр пожурит его, но поймет и что-нибудь посоветует.

Попытка встать успехом не увенчалась. Стены закачались и куда-то поехали, окно с луной перекосилось… Титус мертвой хваткой вцепился в столешницу и опять плюхнулся на стул.

Все. Допился. Ему теперь даже до койки своим ходом не добраться. Если бы у него был такой же, как у Эрмоары, амулет, заряженный протрезвляющим заклятьем…

В дверь постучали.

– Титус, можно?

Он не ответил. Не смог.

За дверью решили, что можно, и в келью вошел брат Ганий.

– Пьешь «особое»? Я тоже плесну себе чуток? Титус, я сегодня второй раз родился, поздравь!

– Оружие в руках у прелестной девушки – это противо… естес… естве… – с трудом заставляя свой язык двигаться, выговорил Титус.

– У какой девушки? – Ганий, оглядевшись, достал с полки другую кружку, втиснутую между книгами, и уселся на свободный стул.

– У нее белые волосы… глаза из янтаря… Она как лунный свет… Не знает… что такое нищенство… и поэтому хочет оружие… Это нехорошо!..

– Понятно, – кивнул Ганий, наливая себе «особого». Потом вытащил из кармана бумажку, развернул. На бумажке лежал тонкий темный шип длиной в полдюйма. – Смотри, эту штуку извлекли у меня из живота. Она была смазана ядом замедленного действия. На пятый день я бы умер.

– Откуда… это?.. – Титус качнулся вперед и вновь откинулся, не позволяя своему стулу завалиться набок.

– Тубмон из самострела засадил, помнишь?

– Помню…

– Ну вот. Это не «сонный шип», это хуже.

Титус почувствовал, что трезвеет. Обозначилась проблема, перед которой боль отступила.

– Ганий… Тубмон этот… Он два раза стрелял… В тебя и в меня…

– Так пошли к целителю! Хм, ты много выпил? Если не можешь идти, я сюда целителя приведу. Эту гадость надо поскорей вытащить!

– В меня он не попал… В Атхия… Помнишь, я Атхием прикрылся…

На пятый день. Через пять дней Атхий по прозвищу Козья Харя умрет. По вине Титуса.

Ему нередко приходилось драться, выполняя задания Ордена, но покойников на его совести пока еще не было.

– Бывает, брат. – Ганий наполнил и пододвинул к нему кружку. – Вспомни, что писал Луиллий Зинабиус о наших невольных прегрешениях!

– Нет… – помотал головой Титус. – Не надо… Я найду его… Пять дней… Найду и спасу.

Ректор полулежал в своем любимом кресле, кутаясь в атласное одеяло. Его знобило. Следуя его указаниям, Шертон смешал снадобья и приготовил лекарство. Рабыни и слуги, пострадавшие от магического зноя, сейчас не в том состоянии, чтобы выполнять свои обязанности. Четверо умерли, еще один, выпрыгнув из окна на седьмом этаже, разбился насмерть (окно выходит во двор, никто не заметил), остальные выжили, но чувствуют себя плохо.

Воры похитили информационную шкатулку, больше их ничего не заинтересовало. Самострел с ядовитыми шипами, подаренный ректору бывшим студентом, ныне видным алхимиком, они вытащили из чрева Драгохранителя и за ненадобностью выбросили. Никаких сомнений, они приходили именно за шкатулкой!

Осмотревшие комнату маги-сыщики заверили ректора, что к утру установят личность человека, державшего в руках разбитый стеклянный жезл (его осколки валялись на полу). Предметы такого рода впитывают информацию о своих владельцах, как губка, и грабитель, не позаботившийся собрать все до единого кусочки, сделал глупость, а заодно оказал следствию крупную услугу.

Также были найдены два ножа и запирающий стержень, коим преступники заклинили пасть Драгохранителя. С этих вещиц просто так информацию не считаешь, но хватит и осколков жезла.

– Арсений… – позвал ректор.