Лично она считала, что он становится все более странным: зачем ему продолжать трудиться в Колтрейн-Хаусе, если он унаследовал немалые деньги от своей тетушки и построил собственный дом неподалеку?

Все же она была ему благодарна за то, что, даже неожиданно разбогатев, он продолжал выполнять у нее обязанности управляющего. Он вел бухгалтерию, занимался уплатой оставшихся долгов Колтрейна, давал советы, как вести дела поместья, когда она к нему обращалась. Он даже отказался принимать плату за свои услуги. Она всегда будет ему благодарна за то, что он сделал для нее, для Джека. Он спас их. Спасал не единожды.

Она предполагала, что это дает ему некоторые права в отношении ее. Он был из тех аккуратных людей, которые желали, чтобы все было в полном порядке, все на своих местах. Однако все чаще она ловила себя на том, что ей не хочется, чтобы он поучал ее, наставлял, как она должна себя вести, где ее место в жизни — в том смысле, как это понимал Генри Шерлок. Это означало стать зрелой дамой в двадцать два года. Ей не нравилось, когда ей указывали — для ее же пользы, разумеется, — что для нее хорошо, а что — нет.

Она вздохнула и попыталась сосредоточиться на том, что говорил Генри… Еще один долг Августа, еще один неоплаченный им счет. Неужели он не может просто расплатиться по счету, не докладывая ей об этом, особенно после того, как она так славно поскакала по полям? Он же знает, что она доверяет ему. Где бы она была, если бы не доверяла Генри?

Вдруг из монотонного бормотания Шерлока она выхватила слово, которое до сих пор от него не слышала.

— Минуточку, Генри. Простите, что я вас перебиваю. Вы как будто употребили слово «расторжение», хотя я в этом не уверена. И при этом вы упомянули имя Джека. Или мне показалось?

Генри Шерлок посмотрел на нее своими странными бесцветными глазами, и уголки его губ опустились. Обычно она только смеялась, когда он пытался быть с ней строг, но его последние слова отнюдь не показались ей поводом для веселья.

Шерлок откашлялся и сказал медленно, но решительно:

— Мы обсуждаем Джона в общем смысле, Мередит, и то, какую он собой представляет проблему в смысле твоего благосостояния. Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, я и затронул, в частности, вопрос о расторжении вашего с Джеком брака. Я тщательно все изучил и считаю, что оно возможно. Но ты меня не слушаешь, Мередит. Я же вижу.

Мери натянуто улыбнулась. Уж лучше обсуждать старые долги Августа или какие-либо новые проблемы, касающиеся поместья. Ни для кого не было секретом, что она не желала обсуждать Джека.

— Извините, Генри. Я признаю, что была немного рассеянна. Но я не могу согласиться на расторжение брака, если вы это имели в виду. Это невозможно. Если я на это соглашусь, куда мне деваться? Колтрейн-Хаус принадлежит ему, и только через него — мне. Я потеряю Колтрейн-Хаус, а это мой дом, Генри, и я никуда отсюда не хочу. А теперь, когда мы с этим покончили, что еще вы хотели бы со мной обсудить? Крыша в западном крыле снова протекает. Мне нужно знать, сколько я могу потратить на ремонт.

Люстра над головой Генри Шерлока нежно позвякивала, а в носу у Мери защекотало от легкого запаха камфоры. Она взглянула на люстру и вздохнула.

— Ты можешь потратить двадцать фунтов на ремонт в этом квартале, Мередит, не более.

— Спасибо, Генри, — вежливо ответила она. — Я надеялась на большее, но уверена, вы лучше меня знаете, как распределять расходы.

Генри нахмурил брови, и Мери поняла, что он собирается вернуться к тому, что заботило его так же сильно, как страшило се.

— Да, Мередит, Колтрейн-Хаус принадлежит Джеку. Все принадлежит ему. Ему, а не тебе. Вот о чем я хотел бы поговорить.

Мери не понимала, что Генри имеет в виду. Он не открыл ей ничего нового.

— Выпейте чашку чаю, Генри, — предложила она, садясь на противоположный диван у столика, куда Хани по приезде Генри поставила серебряный чайный сервиз. — Я положу вам в чашку побольше сахара, чтобы подсластить ваше настроение. Или вас еще что-то беспокоит?

Она взяла чашку и подставила ее под носик чайника.

Горячий чай наполнил чашку… потом перелился через край, замочив вышитую салфеточку, отчего та сразу стала коричневой.

— Что вы сказали? — рассеянно спросила Мери, поставив чайник на поднос. — Повторите, пожалуйста, то, что вы только что сказали, Генри, будьте так добры.

— Ах, — промурлыкал Шерлок, развалившись на диване и закинув нога за ногу. Ей вдруг захотелось ударить его. — По крайней мере сейчас ты меня слушаешь. Тебя, по-видимому, не заботит, что фонды для поддержания Колтрейн-Хауса почти исчерпаны. Для тебя, похоже, не имеет значения, что главный кредитор твоего покойного опекуна грозит пагубными последствиями, если мы не заплатим ему значительную сумму до конца года. На тебя не производят никакого впечатления глупые усилия поддержать разваливающийся дом, в котором мы сейчас с тобой находимся. И вправду эти усилия ни к чему не приведут: дом перейдет к кредиторам Августа, то есть теперь кредиторам твоего мужа. Однако стоило мне упомянуть имя Джона, и ты вдруг не просто меня слушаешь, ты просишь повторить, что я сказал!

Склонив голову, Мери постаралась взять себя в руки, не желая, чтобы управляющий обрушил на нее одну из своих нотаций.

— Извините, Генри, я действительно невнимательно вас слушала. Но разве вы не сказали, что Джек возвращается домой? Вы не могли такого сказать. Или?..

Громадная люстра над их головами снова зазвенела, на этот раз громче.

Генри вскочил и посмотрел на потолок.

— Ты слышала? Мередит, эта люстра разваливается. Я не удивлюсь, если однажды этот монстр свалится нам прямо на голову.

— Вам на голову, Генри. Мне кажется, меня она не заденет: я сижу слишком далеко. — Мери салфеткой промокала разлитый чай. Ей хотелось плакать, рыдать, скрежетать зубами — все, что делают женщины в минуту большого волнения. Но ее другая суть — сидевший в ней глупый ребенок — хотела танцевать и прыгать. Клуни и Клэнси, конечно, предпочли бы в таком случае танцевать.

Но правда ли это? Неужели Джек действительно возвращается домой? Она отказывалась в это верить. Или, лучше сказать, не смела в это поверить.

— Возможно, вы и правы насчет люстры, Генри, — сказала она, все еще стараясь взять себя в руки. — Август и его гости частенько пользовались ею как мишенью для стрельбы. Видите следы от пуль в потолке? Загляните в свои книги и посмотрите, нельзя ли выкроить несколько фунтов, чтобы укрепить люстру.

— Несколько фунтов? Сначала ты хочешь починить крышу, теперь — люстру. Да у тебя не только фунта, пенса на все это не найдется, Мередит. Август заложил эту руину по самую крышу, а я работал за десятерых все эти годы, сдерживая кредиторов пустячными выплатами. Я не люблю жаловаться, Мередит, но это, знаешь ли, было нелегко.

— И вы замечательно справились, Генри. Я вам так благодарна, — уверила его Мери. — Вернемся к тому, о чем вы говорили. До вас, видимо, дошел какой-то слух? Сколько слухов мы слышали за эти годы! Не меньше дюжины. Ни один из них не подтвердился. Почему же вы сейчас так уверены? Неужели вы поверили им? Это на вас не похоже, Генри.