вспомнить, какой он — дух смерти. Папа однажды взял на утиную охоту. Очень уж просила. Мужчины стреляли из винтовок и ружей. Вид сложенных в горку умерщвлённых птиц с потухшими глазами не понравился. Было их жаль. Ушедшая с жизнью красота, свобода.

Порох. Солоноватый. Едкий, щекочущий нос. Заставляющий слезиться глаза. Мартин и не мог ощущать что-то иное; благоухание цветов или утреннюю свежесть леса. Он вовсе не зверь, а кровожадный охотник. Даже не стала спрашивать, почему именно этот опасный порошок.

— Опиши мою башню! — потребовала, закипая.

Он ускорился.

— Не знаю. Ее полностью оплел плющ. Вокруг — поле. Летом там зацветут дурманящие маки.

— А что внутри?

— Я был лишь на пороге. Но догадываюсь, что комнаты заполнены пороховыми бочками и веревками для фитилей.

Оторопь, шок! В ярости вырвала руку. Бить его, терзать, расцарапать шею и лицо! «Был на пороге»? Первый мужчина. Он был во мне! Наглый, бесстыдный ход, чтобы отдалить.

— Ненавижу тебя! — прошептала сквозь зубы.

Мартин остановился.

— Неправда! — строго сказал он, сдвинув брови. — Теперь ты знаешь, что такое желать по-настоящему. Без полутонов и самообмана. Ясно?

На «ясно» он понизил и без того грозный голос. Дальше он не говорил, а словно наносил удары тяжелым молотом.

— Ты, видимо, не понимаешь. Итак, слишком много правил нарушено. Из-за тебя! Ты ведь отдавала отчет, на что идешь, я не принуждал.

— А ты-таки узнал, наконец, что такое «желать»? — перебила, заходясь от неистовой злобы.

— Мэй, боже, остановись, прошу! — Мартин закрыл на мгновение глаза.

Стук в груди. Мощный, перекрывающий звук моего голоса.

— Ну и живи в своей гребаной башне один-одинешенек! Или води туда кого хочешь. Зачем она тебе вообще сдалась, эта башня? Ненавижу! — кинула, отвернулась и быстро зашагала к шале.

Сдавливающая виски боль, звон в ушах. Я успела сделать шагов пять. Объятия сзади. Такие крепкие, что ни вдохнуть, ни выдохнуть!

— Да, я тоже узнал, Мэй. Не осуждай меня, слышишь? Тебе неведомо, сколько сил вложено в строительство. Ты любишь соперничество, поднимать бунты. Хочешь самых опасных, сильных. Почти всех прочих — презираешь. От тебя почти невозможно оторваться. Это плохо кончится.

Одна-единственная горячая слеза скатилась по щеке и оставила на ткани куртки крохотный след.

— Открой двери и окна! — ровно произнесла.

— Что? — Мартин коснулся губами моего затылка.

— Пусть мой запах побыстрее выветрится.

Он тяжело вздохнул.

— Нет. Я намеренно закрою окна и двери, — шепнул он. — Прощай, Мэй!

Мартин отпустил меня. Скрип снега под его ногами. Смертельная, мучительная боль! Закрытый ладонью рот, бесшумный плач. Холод. Опустошение.

Дорога до дома «Детство» в беспамятстве. Свет погашен. Шале, которое родители арендовали многие годы. В нем, в том Рождественском картонном домике, что обычно ставят на каминную полку, сел аккумулятор. Хотелось взорвать домик. И не оставить камня на камне от башни человека с множеством шрамов! Увидеть ослепительные всполохи в той черной, зимней ночи. Ночи, что навеки, казалось, заволокла разум.

Глава 18

Уже ночь, Берни.

Похоже, мои совсем дела плохи! Молчи-молчи, и без тебя знаю, чем чреваты сгустки крови и гноя в моче! Да, я свернул в лес давно. В курсе, что каждый шаг дается с трудом. Что? Я брежу, а ты не существуешь? Неправда, существуешь. Ты специально подговорил Бога, или Богов, чтобы они устроили этот дождь со снегом. Хочешь, чтобы я побыстрее составил тебе компанию?

Смотри, Берни.

Во-о-он туда, в то место, которое подсвечиваю фонариком. Да, знаю, что он почти погас. Ручку надо бы подкрутить. Не хочу. Не могу. Лучше глянь: угадаешь, что за растение? Черника? Нет, что ты. Это брусника. Если ее заварить, то получится сносное лекарство для почек. Но ведь ты попросил у Богов ливень, так ведь? Воду не согреть на костре. Одежду не просушить.

Спасибо тебе большое!

Какая у меня температура? Эх, ты прям как заботливая мамочка. Уложи меня тогда в теплую постель, вызови доктора. Что? Может, мне еще куриного бульона принести? Насмехаешься. Ясно-ясно. Я не в обиде.

Мама.

Бернард, у тебя есть мама? Она жива или вы там вместе? Знаешь, как звали маму Грэйвза? Шерин. Нет, Берни, не Шэрил, а именно Шерин. Её родители перебрались в Штаты из Ирана. В нее он темноволосый, с большими, как у теленка, глазами.

Нет, Берни!

Со мной всё в порядке. В по-ряд-ке… Просто споткнулся. Нет, не упал, мать твою! Не доставай меня! Извини, не хотел повышать голос. Так вот, мама Лузера умерла.

Гром.

Ты это слышишь, дружище? Разве в ноябре такое бывает?

Шерин.

Её убили. Убили жестоко. Выкинули тело в лесу, неподалеку от плотины Левингтон. В городе шептались, что её лишил жизни муж. Да-да, гробовщик Дональд Грэйвз. Потом еще и Лузера приплели, мол, они вместе сделали это.

Слухи, сплетни…

Нет, я не стою на коленях. Не стою я! Да встаю-встаю, приятель. Что у тебя за привычка такая, всё время дергать? Бросай это дело, раздражает!

Смерть.

Боже, знаешь, как не хочется умирать?! Честное слово! А-а-а, посмеиваешься? Правильно. Уж кто-кто, а я заслужил. Берни, ты можешь ведь позвать Шерин Грэйвз? Мне надо кое-что ей сказать. Ночь. Она отдыхает. Понимаю. А Франк? Она-то точно не спит… Как это, прячется? Вот хитрая стерва!

Ты видишь?

Видишь то же, что и я, Берни? Жилище. Нам надо ускориться, приятель. Собрать последние силы. Что? Поднять фонарик? Не хочу.

Дом.

Я хочу домой, Берни! Укрыться одеялом с головой, как детстве. Хоп! Это был просто кошмарный сон. Болезненное наваждение.

Автомобиль.

Это машина, Берни. Точнее, старый полицейский грузовик. Похоже, времен Сухого закона. Как он оказался в лесу?

Земля.

Такая холодная, мокрая. Я всего лишь присел на минуточку, Берни. Да дашь ты мне перевести дух или нет, черт тебя дери?! Устал. Я смертельно устал, понимаешь? Знаю, что надо укрыться от дождя внутри.

Или не нужно?

Я не ползу, не преувеличивай. Не обмочился я теплой кровью, черт! Это просто дождь. Чувствуешь? Ступеньки. Шероховатые. Ржавые.

Смотри.

Там можно полежать. В уголке, где почти не капает. Сейчас-сейчас… Берни, можно я посплю? Почему нельзя закрывать глаза? Тогда разбуди, пожалуйста, Шерин Грэйвз. Ну пожалуйста! Мне очень надо поговорить…

Поговорить с мамой…

Глава 19

В полутьме тускло горит ночник-Единорог. Приподнимаюсь. Джина лежит рядом. Свернулась, словно кошечка. Бледная, как полотно. Прикасаюсь к плечу. Не умерла ли?

— Вуди, я не хочу… — сквозь сон произносит она.

Оговорочка «по Фрейду». Муторно. Но в целом — нормально. За окном еще темно. Сколько времени? Непонятно. Поздней осенью световой