вокруг тихо и много парков, да и от центра недалеко. У Амина определённо есть вкус. Хотя я должен был понять это уже давно, когда заценил его стиль в одежде, а затем и квартиру, которую он мне подобрал и обставил. Какой там врач, этот человек должен был работать в сфере искусства. Если бы был свободен от обязательств.

Когда наступила пора расходиться по домам, я спихнул пьяного Минса на Гордея, а сам вызвался отвезти Амина с братом баеньки. Точнее… эх, ладно, надо быть честным с самим собой. Заметив, что Амин, кроме лёгкого коктейля, совсем не притрагивается к выпивке, я и сам не выпил ни грамма спиртного. И не потому, что хотел сесть за руль. А потому, что сейчас я оставлю Умида в его номере, а сам рассчитываю побыть со своим молодым человеком. Хотя бы немного. Ну хотя бы продержаться за ручки, как в средней школе.

Его слова, сказанные в переулке сегодня днём, вызвали во мне бурю эмоций, с которыми я не в силах совладать. Я чувствую себя абсолютно беспомощным перед ним. Перед его силой воли, перед его великодушием, перед его красивым вежливым голосом и зелёными глазами, что так и тянут затеряться в их глубине и пасть на колени от одного взмаха пушистых ресниц… и я говорю совсем, как персонаж любовного романа, но… я чувствую себя как никогда сильным рядом с ним, зная о том, что этот человек выбрал меня, о том, что он тоже в какой-то мере беспомощен передо мной, о том, что он готов уступать мне больше и больше. Он готов играть со мной в эти игры и, черт подери, как же мне это нравится.

Меня не покидает мысль о том, что Амин, несмотря на то, что его логика кажется мне абсолютно невменяемой, построенной на устаревших уже давно верованиях и нормах, имеет в голове очень чёткие границы, взвешенный, обоснованный план действий. И что он готов уступать, потому что были прикосновения, был поцелуй — ох, этот поцелуй… — были слова, что я до сих пор вспоминаю с трепетом, хотя я должен быть куда опытнее… Уж не знаю, что в голове у этого человека, но он определённо понимает, чего хочет и как этого добиться.

Мы оставляем Умида в его номере с аспирином и стаканом воды у кровати, а затем, хихикая, выходим.

— А так бахвалился своей выносливостью… — фыркаю я в ладошку, прикрывая за нами дверь.

Амин запирает её карточкой с лёгкой улыбкой на губах. Мы останавливаемся друг напротив друга в неловкой тишине коридора.

Мне невыносимо, почти до дрожи хочется прикоснуться к его губам своими губами, прижаться к его груди, а потом наклониться, как в прошлый раз, покорно и выжидающе, и ощутить боль от его клыков в плече.

Амин опережает меня прежде, чем я успеваю справиться с собственными желаниями и мыслями. Он касается моей щеки нежно и трепетно, и улыбка на его лице такая славная, такая искренняя… Я таю, растекаюсь под его ногами, потому что нет ничего прекраснее улыбки моего шаха…

— Лучик… — говорит он тихо, но я хмурюсь и хватаю его за руку, обрывая на полуслове. Я не могу просто дать ему уйти так. Не могу.

— Амин. — Я смотрю ему в глаза. — Позволь мне остаться с тобой этой ночью. — Мой тон серьёзен. Я хочу этого больше всего на свете. Не отпускать его от себя никогда и никуда.

Амин молчит буквально с пару мгновений, изучая моё лицо, словно и любуясь, и обдумывая дальнейшие действия одновременно.

— Ты так нетерпелив, Эмиль, — отвечает он, но без осуждения, а затем внезапно выдаёт то, отчего моё сердце сначала недоверчиво пропускает удар, а потом принимается стучать, словно бешеное. — Оставайся, — говорит он тихо. — Но обещай, что будешь меня слушаться.

Я улыбаюсь во всё лицо.

— Обещаю, — отвечаю без заминки, а затем добавляю интимное: — Я буду очень-очень послушным… если ты этого хочешь…

Амин хмыкает.

— Куда ты денешься. — На его лице такое озорное выражение, когда он отворачивается в сторону своего номера, что я задыхаюсь от возмущения. Может быть, он и не хотел меня отпускать? Может быть, он собирался позвать меня в свой номер?

— Ты ведь и не планировал меня отпускать, да? — спрашиваю я, когда дверь закрывается за нами. Номер Амина навскидку куда меньше, чем у его брата. Здесь нет ничего, что бы не входило в категорию «необходимое для комфортной работы и отдыха», никаких излишеств и роскоши, хотя он из той страны, где роскошь и излишества — признак хорошего тона. Зато здесь есть панорамное окно, выходящее на парк, которое видно еще из прихожей, и я совсем не удивлён, ведь при всей своей страсти к минимализму, Амин очевидно тянется к красоте и простору пейзажных мотивов.

— Я ничего не планировал. — Амин покачал головой, и его тон был серьёзным. По своим обычаям он снял обувь на входе, и я, хоть и замешкался, но последовал его примеру. Всё же в чужой монастырь со своим уставом не ходят. — Но я решил, что не стану отказывать тебе, если ты попросишь.

Я замер на одно мгновение, пока не понял, что здесь должен быть какой-то подвох. Просто обязан.

— Но почему? — Я заглянул в его ласковые глаза. Почему у всех инийцев такие шикарные глаза? Это противозаконно.

Мы, не сговариваясь, сели за стол, и Амин сообразил нам напитков из мини-бара. Я выбрал нейтральный газированный чай, потому что не хотел пить сладкое на ночь, а себе Амин сделал воды со льдом.

— Потому что тебе это нужно, — просто ответил он.

Услышав это, я снова на какой-то момент превратился в статую. В сердце скопилась лавинообразная нежность, что грозилась взять под контроль мои слёзные железы, а в теле — мягкий, ненавязчивый жар. Одновременно с этим волнением и нежностью я ощущал иррациональный холодок от чувства вины.

Я поймал взгляд Амина и произнёс как мог спокойно:

— Только не говори, что ты идёшь против своих убеждений, потому что я заставил тебя.

Амин постучал ногтем по стакану воды.

— Нет, — сказал он наконец. — Я сделаю всё так, и чтобы не пострадали мои… — Амин поднял глаза к потолку, подбирая выражение, — …убеждения, и чтобы успокоить твоё нетерпение. Разумеется, если ты мне доверишься, — добавил он торопливо, и выжидающе на меня посмотрел.

Меня бросило в жар одновременно от желания и от стыда. С одной стороны, слова Амина намекали, да даже прямым текстом говорили о том, что он вовсе