Этот день был тяжелым для Грейс. Во время всей церемонии хорохорящаяся Кэтрин так крепко сжимала ей руку, что она слышала хруст костей. Хотя ни на ком не было черного, Грейс чувствовала, что они являют собой тяжелое, трагическое зрелище. Вдовушки в углу. Разумеется, было ясно, что сочувствующие взгляды гостей направлены не только на ее мать, но и на нее. Свадьба напомнила им о том, о чем они давно забыли, — вероятно, о том, чего до сегодняшнего дня даже не понимали. Если Нэнси и Джордж были одной половиной уравнения, то они со Стивеном — другой. Если Нэнси выходит замуж за Джорджа, то Грейс должна потерять Стивена. Но как бы она ни осуждала себя за это, сегодня она думала не о Стивене. Внешней веселостью она изо всех сил старалась подавить нечто, закипающее в ней. Все усиливающееся убеждение, что Джордж должен был жениться на ней, а не на ее сестре. Видя, как он изменился, она все больше уверялась в том, что понимает его гораздо лучше, чем когда-нибудь поймет Нэнси. Как же глупо они распорядились своей жизнью в тот полный страстей и порывов летний день 1915 года! И как несправедлива с тех пор была к ним судьба! Нельзя позволять себе слишком долго думать об этом — это так невыносимо, так ужасно, а в случае со Стивеном трагично и непостижимо.

После церемонии состоялся скучный обед в ближайшем отеле Вултона. За серым куриным супом последовала отвратительно невкусная заливная говядина с морковкой и картофелем, а затем долматец[10]с замороженным жидким заварным кремом. Чтобы все это осилить, надо было очень крепко выпить. К вечеру Грейс почувствовала, что начинает неметь под влиянием алкоголя, а ее искусственная улыбка стала более искренней и яркой.

«Я пройду через это, — сказала она себе и умышленно отшатнулась от брошенного Нэнси букета, хотя едва не поймала его. — Завтрашнее утро будет ужасным, но не надо об этом думать. Потом будет легче».

Но легче не стало. Новобрачные на Рождество остались в доме Резерфордов. Джордж разделывал гуся и занимал за столом место старого мистера Резерфорда. Когда все собрались вокруг рояля, он звонким тенором пел рождественские гимны. Он установил в доме радио и каждый вечер разжигал камин. На костылях он с секатором копался в заброшенном, заросшем ежевикой саду, приводя его в порядок. Нэнси с обожанием наблюдала за ним, время от времени поглядывая на сестру и мать. «Видите? — словно говорила она. — Видите, какой это бесценный клад? Как нам повезло, что он у нас есть!»

Грейс, глядя на мать, пыталась заметить признаки возмущения тем, что Джордж мало-помалу занимал место ее отца. Но миссис Резерфорд была безудержно весела, и Грейс не могла ее понять. Постепенно она все больше сердилась на стоическую вдову. Ей хотелось встряхнуть мать за плечи и закричать: «Мы стали гостями в собственном доме! Ты щеголяешь в своем счастье, как в новом платье! Неужели тебя не волнует, что твоя старшая дочь в двадцать лет превратилась в неприкасаемую старую деву?»

Хуже всего было по ночам. Миссис Резерфорд уступила свою спальню молодым, а сама перебралась в крошечную комнатку младшей дочери. Это означало, что теперь Грейс и резвых новобрачных разделяла лишь тонкая внутренняя стенка.

В День подарков нервы Грейс были напряжены до предела, а когда Джордж и Нэнси вышли из-за стола и отправились на прогулку, она почувствовала, что больше не может молчать.

— Я долго думала, мама! Тебе, наверное, ужасно тесно в комнате Нэнси?

— Мне очень хорошо. Молодым нужно гораздо больше пространства, чем мне. Еще чаю, дорогая? — Миссис Резерфорд занялась чайником, и Грейс, как всегда, не смогла поймать ее взгляд.

— Почему бы тебе не поменяться со мной? — начала она. — В моей комнате тебе было бы намного удобнее.

— Я уже сказала, что мне очень хорошо. Пожалуйста, не волнуйся об этом, Грейс.

— Но это же неправильно, что ты терпишь такие неудобства. Папы нет. Мы пережили трудные времена. Нэнси должно быть стыдно, что она выставила тебя из твоей спальни!

Стальной взгляд.

— Она ничего подобного не делала. Это была полностью моя идея. Как я уже сказала, мне очень хорошо. Не будем больше об этом.

— Конечно. Как скажешь. — Грейс схватилась за край стола, пытаясь успокоиться. Сосредоточив всю свою энергию на том, чтобы удержать слова, готовые сорваться с ее губ.

Поздно вечером, в последнюю ночь отпуска Джорджа, Грейс осталась с ним наедине у камина. Мама, как всегда, легла спать в десять часов. Нэнси нервничала из-за его предстоящего отъезда и отправилась принять успокаивающую ванну. Оба хранили неловкое молчание, глядя на яркие огни пламени и потягивая бренди.

— Я хотел кое о чем попросить тебя, Грейс! — Джордж поболтал золотистую жидкость в бокале.

— Да, конечно, в твое отсутствие я позабочусь о Нэнси. — Грейс допила бренди и боролась с желанием налить еще бокал. — Она ведь моя сестра.

— Спасибо… Но я не об этом. — В его голосе звучала нехарактерная для него неуверенность.

Грейс метнула на него взгляд.

— Тогда о чем же?

— Я просто… — Он провел рукой по золотисто-каштановым волосам. — Ты сердишься?

— Почему вдруг я должна на тебя сердиться? — несколько ворчливо спросила она.

— Да, я так и подумал. — Он поднял на нее взгляд и нервно улыбнулся. — Ты не очень хорошо умеешь скрывать свои чувства.

— Дай мне, пожалуйста, закурить.

Она попыталась успокоиться. Случай представился неожиданно, и ей пришлось крепко задуматься, как за него ухватиться. Если и поговорить открыто друг с другом о том, что между ними произошло, о том, что все это для них значит, то только сейчас! В конце концов, может быть, это последний раз, когда они остались наедине. О господи! Она не должна позволить себе верить, что это последний раз!

Джордж встал — сейчас он уже мог обойтись без костылей — и потянулся к пачке, лежащей за каминными часами. Он что-то сказал о том, что всем им сложно жить под одной крышей. Он что-то нерешительно бормотал, а Грейс поймала себя на том, что не слушает его. Она все время думала о том, что хочет сказать ему. Она смотрела на его длинную спину. На его шею.

— Ты изменился, — заметила она, пресекая на корню его благоглупости.

— Конечно изменился. — Он протянул ей зажженную сигарету, и она вставила ее в мундштук. Сам он тоже закурил. — Как могло быть иначе?

— Ты больше не прежний Джордж. Такой вежливый, правильный и милый. Как это ни смешно, сейчас в тебе больше от Стивена! Как будто вы оба соединились в одного человека — все собралось в одном теле!

— Что за чушь? — Джордж говорил легкомысленно, но губы и шея его заметно напряглись. Он сидел на самом краю стула.

Грейс стало ясно.

— Ты на меня сердишься.

— Нет, не сержусь. Но если бы и рассердился, ты бы меня упрекнула? Ты только что произнесла оскорбительные слова. — Он крепко затянулся сигаретой.