И в конце концов, она перекочевала обратно в студию, где он по крайней мере мог видеть ее каждый день, где она смотрелась абсолютно на своем месте (и наблюдала за ним) как одно из лучших творений данного заведения. Не говоря уже о том, что именно здесь он встретил Кумико. Возможно, поэтому сия табличка, слияние двух разных искусств, и смотрелась так органично там, где их жизни пересеклись.

Он повесил ее над своим столом, на боковой стене, на расстоянии от конторки — как он надеялся, достаточно далеко, чтобы посетители смогли ее разглядеть.

Но тут…

— Что это, черт меня побери?! Это ваше? — воскликнул человек в костюме, расплачивающийся за свежеоттиснутые файлы для документов — как он объяснил, приходится делать это самому, потому что его секретарша, видите ли, заболела. Джордж поднял взгляд от стола, за которым вырезал из книги небольшую фигурку, на его глазах принимающую форму натюрморта из фруктов (или, возможно, спаниеля).

— У меня даже не спрашивайте! — отозвался Мехмет, все еще обиженный на то, что табличка так и не досталась ему. — Не думаю, что у нас в Турции кто-нибудь назовет такое искусством.

— Тогда у вас в Турции остались одни дураки… — произнес человек в костюме так, словно был страшно ошеломлен.

И тут Джордж понял, что вопрос «это ваше?» включает оба смысла сразу. Джордж сам это сделал? И — что звучало особенно интригующе — Джорджа ли это собственность?

— Журавль — мой, — ответил Джордж. — А дракон… — Он выдержал паузу, ощутив бесценное имя Кумико на кончике языка. — Дракон не мой.

— Это поразительно, — сказал мужчина.

Сказал очень просто, без ненужного ударения или акцента, не сводя глаз с картинки.

— Спасибо.

— Сколько?

Джордж заморгал от удивления:

— Простите?

— А сколько вы предлагаете? — встрял Мехмет, скрещивая руки на груди.

— Она не продается.

— Ну, а если бы продавалась? — хором спросили Мехмет и посетитель.

— Не продается. Точка.

— У всего есть своя цена, — проговорил человек в костюме, уже слегка раздраженный тем, что ему отказывают в том, чего он хочет, а ведь именно эта несправедливость возмущает сегодняшний мир куда сильнее всех остальных.

— Это самая враждебная из фраз, которые я за сегодня услышал, — ответил Джордж.

Посетитель решил сменить тактику:

— Приношу извинения. От всей души, поверьте. Просто это выглядит настолько…

Он выдержал паузу, но Джордж решил дождаться ее окончания. Мехмет, очевидно, тоже.

— …правильно! — закончил-таки мужчина, и Джордж с изумлением увидел, что в глазах его стоят слезы. — Так вы уверены?

— Абсолютно, — вежливо ответил Джордж.

— А я бы хорошо заплатил, — настаивал собеседник. — Гораздо больше, чем вы думаете.

И назвал сумму — настолько сумасшедшую, что у Мехмета перехватило дыхание.

— Она не продается, — повторил Джордж.

Мехмет развернулся к нему:

— Ты с ума сошел?

— Вы знаете, — сказал мужчина, — на самом деле я вас понимаю. Я бы тоже не захотел с ней расставаться.

Его ладонь лениво похлопала по файлам для документов, и в этом жесте сквозило такое разочарование, такое ясное признание того, что в лице Джорджа он столкнулся с серьезнейшей из жизненных преград. Джордж, стоявший на его пути, не знал, что делать. Подбодрить посетителя? Извиниться? Или просто оценить историческую важность момента?

Но выбрать, что лучше, ему так и не удалось, потому что в студию вошла Кумико и отозвалась улыбкой на его приветствие.

— Не возражаете? — сказала она и опустила свой саквояж на конторку рядом с файлами мужчины, не обращая на него особого внимания.

Вынув из саквояжа очередную черную табличку, она тут же прикрыла ее рукой, чтобы Джордж не увидел изображения.

— Я взяла твоего льва, — сказала Кумико. — И использовала. — И в возникшей тишине резко отняла от таблички ладонь. — Та-дамм! — с тихой радостью объявила она.

Его лев теперь подкрадывался к ее мельнице. Сочетание было еще контрастнее, чем у дракона с птицей, но, вопреки всему, сработало на все сто. Правда мельницы, вся ее историчность, сохраненная в каждом отдельном перышке, теперь подвергалась угрозе. Это место для львов, словно предупреждала картина. Львов, состоящих только из букв и слов. Хотя, возможно, именно этот лев уже так давно терроризировал мельницу, что стал ее частью, одной с нею историей, и мог бы сделать одно исключение для вас, уважаемый зритель. Он все еще мог бы сожрать вас, а мог бы и не сожрать. Точно так же, как в «Драконе и Журавушке», все в этой картине — на ваш страх и риск. Не боитесь? Рискнете?

— Это… — выдавил Джордж.

— Ч-черт бы меня… — сказал Мехмет.

— Чтоб я… — сказал человек в костюме.

И назвал сумму еще сумасшедшее прежней.

— О боже! — воскликнула Кумико так, словно заметила его только теперь. И повернулась к Джорджу: — Он что, хочет у тебя это купить?

Не дожидаясь от Джорджа ответа, мужчина предложил еще больше — уже совершенно заоблачную сумму.

Звонко хихикнув, Кумико посмотрела на Джорджа так, словно все они вдруг оказались персонажами какой-то комедии.

— Ну, и как же мы поступим? — спросила она.

Джорджу страшно, буквально до дрожи, не хотелось, чтобы лев и мельница исчезли с его глаз навсегда — тем более теперь, когда он увидел, как они живут одной жизнью на этой картине.

Человек в костюме снова удвоил цену.

— Продано! — не выдержав, крикнул Мехмет.

— Джордж? — окликнула его Кумико. — Мне пригодились бы эти деньги. На материалы.

Джордж попытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Он попробовал снова:

— Как ты… — Он запнулся. — Как ты захочешь.

Несколько секунд Кумико смотрела на него.

— Я не настаиваю, — сказала она. И повернулась к мужчине: — Ладно! Тогда по рукам.

Пока Джордж в каком-то полубреду заворачивал «Мельницу и льва» в оберточную бумагу, человек в костюме расплакался, ничуть не стыдясь своих слез.

— Спасибо… — только и повторял он, получая от Мехмета наспех состряпанный товарный чек для оплаты товара кредиткой. — Просто спасибо…

— Сколько? — переспросила Аманда, когда снова заехала оставить с ним Джея-Пи.

— Признавайся, — объявил Джордж, подкидывая внука на руках, — ты всегда считал своего grand-père сумасшедшим из-за того, что он разрезает книжки?

— Desolè,[9]— сказал Джей-Пи.