Прошло три дня. За это время Темуджин успел подружиться с дочерьми унгиратского нойона, освоиться в курени новой родни и даже съездить с Дэй-сеченом на охоту.

Когда шаман Мунлик соскочил с коня на краю становища, никто не заметил его — все унгираты собрались у юрты Дэй-сечена, наблюдая за борьбой сына Есугея и мальчика по имени Сарган, доводившегося Борте троюродным братом.

Юные борцы, обхватив друг друга, тяжело дышали, стараясь повалить друг друга на землю. Толпа подбадривала их восторженными криками. Саган почти уже свалил Темуджина, но тот в самый последний момент сумел вывернуться. Он дал Сагану подножку, навалился сверху, не давая сопернику встать.

— Так не честно! — завопил Саган, тщетно пытаясь высвободиться. — Не по правилам!

Ба-амм! — гулко ударил шаманский бубен. Люди замолкли, начали испугано оглядываться на подошедшего Мунлика. Темуджин слез с Сагана, протиснулся вперед.

Шаман был мрачен. Он еще несколько раз потревожил бубен и заговорил, глядя в землю:

— Горькие, черные вести привез я тебе, Темуджин Борджигин, сын Есугея! Слушай же, и вы, унгираты, слушайте тоже: по дороге в родной улус встретил Есугей-багатур в степи шестерых пастухов-хонхотаев, искавших лошадиный табун. Как велит обычай, пастухи пригласили путника разделить с ними трапезу. Не знал Есугей, что сидят перед ним коварные татары, которые лишь прикидываются хонхотаями. В чашу гостю подлили они смертельного цзиньского яду. Не иначе как Вечное Синее небо сомкнуло свои ясные очи в тот миг, когда Есугей пил тот кумыс! Слишком поздно понял он, что случилось. Но даже отравленный, нашел в себе багатур силы, чтобы достать меч и зарубить проклятых татар! Теперь вороны клюют их глаза, мыши выгрызают их печень. Я застал последнее дыхание Есугея. Он сказал мне, перед тем, как уйти к предкам, чтобы я отвез тебя, Темуджин, в родной улус. Теперь ты там хозяин! Вот малгай Есугея-багатура. Он завещал его тебе.

Шаман умолк, перевел дух и вытряхнул из заплечного мешка под ноги мальчику окровавленную человеческую голову.

— Кто это? — хрипло спросил Дэй-сечен.

— Много лет назад этот человек, называвший себя Звездочетом, был пленен Есугеем. Он свидетельствовал рождение Темуджина и предсказал багатуру смерть от яда. Есугей на радостях пощадил дерзкого и отпустил его. И вот Звездочет вернулся в наши степи. Это он привез яд и дал его татарам. Это он нанял их за желтое золото Цзинь, чтобы расправиться с нашим владыкой. Татары боятся Есугея, без платы они отказались идти на черное дело.

— Да будут прокляты татары и цзиньский Алтан-хан! — простонал Дэй-сечен, горестно качая головой.

— Я убью их всех, — отпихнув носком сапога голову Звездочета, сказал Темуджин. Он нахлобучил меховую шапку отца и повторил: — Придет время — и я убью их всех…

На соревнованиях я стреляю на «отлично». Маратыч жмет мне руку, кривит разорванную шрамом губу в улыбке.

— В своей жизни я встречал человека, который стрелял, как дышал. Это был кубинец, команданте Вифредо Арче, бывший партизан, руководивший морским спецназом Революционного военного флота Кубы. Я своими глазами видел, как он из обычной AR-10 снял со скалы УНИТОвского пулеметчика на дистанции в километр. Вифредо всегда говорил, что настоящий стрелок не должен думать о том, попадет он в цель или нет. Он вообще не должен думать о цели, о результате. Главное — выполнить задачу. Так вот, Новиков, ты сегодня стрелял как команданте Арче! Поздравляю! Задача выполнена, ты поедешь в феврале на первенство Союза.

Я сдержано улыбаюсь. Маратыч, а точнее, его кубинский знакомец, совершенно прав — я отстрелялся на «золото» потому, что не думал о стрельбе. Все это время перед моими глазами маячила отрубленная голова Звездочета. Я словно заглядывал в его мутные мертвые глаза, и телом моим управляла чья-то чужая, и, в то же время, моя, родная ярость.

Чувство, которое я испытываю после этой ночи, оказалось сильнее моих личных обид. Я помню, как очнулся на скамейке, дошел до подъезда, поднялся на второй этаж и даже сделал несколько шагов выше, но остановился и вернулся в дом. Разговаривать с Надей мне расхотелось. Что бы она ни сказала — не имело уже никакого смысла.

— И еще… — Маратыч понижает голос, наклоняется к самому моему уху. — Ко мне подходил старший тренер Олимпийской сборной Лапкин… Так вот — он взял тебя на заметку. Рад?

В раздевалке уже ждет Витек.

— Ты что там это? Мы ж договаривались на утро? Эй? А что с лицом?

Потираю скулу — она здорово ноет. С утра я даже не удосужился взглянуть в зеркало.

— Ударился.

— Об кого ты так ударился?

— Если я скажу об скамейку…

— Э! А что с глазами-то?

Витек ошарашенно пятится назад, как от нечистой силы.

— На погоду меняются слегка.

— Что значит… какой на фиг слегка?

Подхожу к зеркалу в раздевалке. Оно старое, амальгама изъедена и пестрит ржавыми дорожками. Заглядываю, приближая лицо, как можно ближе. Мои глаза теперь такие же, как у Есугея. Один как синее небо, а второй как зеленая трава.

— Это наркотик что ли какой-то?

— Ну что ты мелешь? — сердито оборачиваюсь к Витьку.

— А еще знаешь что?

— Ну?

— Ты сегодня с закрытыми глазами стрелял.

— Да ты рехнулся.

— Я сначала думал, показалось. Потом специально следил.

Этот разговор начинает меня утомлять. Потому что надо что-то отвечать, а никаких ответов я дать не могу. Потому что все, что Витек говорит — правда. А может рассказать ему про волка, про монголов, и про глаза?

— Странный ты стал какой-то, — обиженно тянет Витек, — будто и не ты. И будто мы не друзья.

Эти слова, вернее, тон, с которыми они произносятся, один в один напоминают мне недавний разговор с Надей. Да, я изменился. И близкие это чувствуют. С Надей я порвал. Нужен ли мне Витек?

— Айда отойдем, разговор есть, — я хватаю Витка и тащу его в курилку.

Стоим с Витьком на лестнице, курим. Я только что закончил рассказывать ему историю с сумкой и моим задержанием. Про Надю подробности опустил. К счастью, они с Витьком незнакомы, так что я отделался фразой «одна знакомая».

— Бики капец, — говорит Витек.

— Можно попробовать отловить. Он же на втором курсе?

— Вроде да… Погнали?

Мы спускаемся на третий этаж, в деканате узнаем номер группы, в которой учится Бики, но оказывается, что занятия у них закончились.

— Рвем на Баумана, перехватим! — азартно бьет кулаком в ладонь Витек и мы стремглав несемся по лестницам — лифт сегодня опять не работает.

Нам везет — на углу Астрономической и улицы Баумана глазастый Витек замечает приметную голубую куртку Бики. Все, теперь ему уже не уйти.