Я по-прежнему светил в окно и посматривал из-за угла за всей освещенной территорией. В нее попали практически все, кроме одного, бандиты. Но и тот один мог дать прицельную очередь рядом с фонарем, и потому полностью высовываться я не стремился.

Но, видимо, Тицианов посчитал, что мое окно привлекает все внимание, а расположение его окна бандиты не помнят точно, и потому высунулся из оконного проема. По крайней мере, голос его звучал для меня не с третьего этажа, а с улицы…

Я внимательно осмотрел в бинокль всех бандитов. Один лежал лицом вниз, бессильно раскинув руки, и не шевелился. Этому от холодной земли при всем желании не простудиться. С ним было покончено. Одному из бандитов двое других делали перевязку. Для этого раненому пришлось даже снять штаны. Видимо, один или несколько осколков попали ему ниже спины и доставляли определенные неудобства при желании присесть. Но снимать в прохладную погоду штаны — тоже не слишком приятно. Есть риск кое-что обморозить, если не отморозить полностью. Тем более что перевязка длится не пять секунд. Но здесь работает принцип: «Заслужил — носи!» В свет фонаря не попадал только один из бандитов, но я мог рассмотреть его в тепловизор. Он сидел смирно между двух камней, не зная, что я вижу его, и вполне мог бы при желании пристрелить. И вообще мне показалось, что это не местный житель. Может быть, русский, может быть, иностранец, но не представитель какого-то из кавказских народов. Однако тепловизор мешал рассмотреть этого бандита лучше. Но готовности стрелять в нас никто, кажется, не изъявлял. Похоже было, что человек с портянкой на палке запретил им даже оружие держать на изготовку. Наверное, это и был их эмир.

Я рискнул и лег животом на широкий оконный проем, высунулся наружу, насколько мог, и крикнул громко:

— Эй, уважаемый, чего ты хочешь?

— Иди сюда, поговорим… — отозвался эмир.

— Хочешь говорить, сам иди сюда. Может быть, и поговорим, если я тебя не пристрелю. А я могу, я иногда нервным бываю.

На угрозу собеседник не среагировал:

— Переговоры?

— Переговоры, — согласился я.

— Не стреляем?

— Не стреляем.

— Я иду.

— Оружие оставь на месте. И гранаты тоже.

— Ты хочешь поставить меня в неравное положение. — Голос звучал громко, словно у артиста со сцены. Слышал я, что есть театральные залы с никудышной акустикой. Актеры там привыкают кричать. И когда на гастролях попадают в зал с хорошей акустикой, зрители удивляются и возмущаются — зачем актеры так кричат?

— Ты хочешь говорить. Я не желаю. — Вот мне действительно приходилось кричать, чтобы он меня хорошо слышал и разбирал слова. Интонация, правда, при крике терялась, но это не мешало собеседнику меня понимать.

— Ты напрасно так думаешь. У меня есть выгодное для тебя предложение…

Я бы выгодные предложения бандита посоветовал ему засунуть подальше. Но время работало не на нас.

— Я устал кричать. Или иди, или оставайся. Мы можем перебить вас прямо на месте.

Я и правда торопил его не потому, что сам торопился, а только потому, что кричать мне, высунувшись из окна, было неудобно.

— Я иду…

Пока он шел, я успел пересчитать оружие бандитов. Для такой маленькой группы три гранатомета РПГ-7 — на мой взгляд — весьма серьезно. Если они еще и стрелять умеют хорошо, то наше положение, учитывая шаткость строения, в котором мы укрылись, довольно неприятное, если не сказать плачевное. И два ручных пулемета тоже могут оказать подавляющее действие и не дать нам возможности хорошо отстреливаться. Наши же две посланные гранаты дали пока малый эффект — один убит, один ранен. Не самый лучший результат.

Я лег на пол, свесив голову в проем:

— Константин, ты следил. Я что, никого своей гранатой не задел?

— Перелет, товарищ старший лейтенант, — констатировал Варламов. Но тут же поспешил меня утешить, как малого ребенка: ты мол, дурак, но вот подрастешь и тогда, может быть, поумнеешь: — Да с такой дистанции навесом стрелять бесполезно. Для навеса двести метров, кажется, требуется по норме. А между нами не больше семидесяти. В любом случае, вы необычайно удачно выстрелили. Перелет небольшой, метров двадцать. Да еще и стреляли-то вслепую. Будь бандитов побольше, вы бы их накрыли.

— И если бы мы разговорами не задержали. Вы вовремя стрелять собирались, а мы засомневались, — поддержал Варламова младший сержант. — И они дистанцию сократили.

Я прекрасно помнил, что первые сомнения я высказал. И меня поддержал Варламов, а Скворечня, напротив, настаивал на том, что идут бандиты. Но чтобы командира утешить, младший сержант готов на себя все взвалить. Хорошие у меня солдаты. Не дадут в обиду своего командира. На них всегда можно положиться. И в данной ситуации тоже.

— Ладно… — Балансируя руками, как цирковой акробат-канатоходец, я спустился по бревну этажом ниже. — Я сейчас встречусь с Рифатовым. Если приведу его в гости, то только на первый этаж. Константин, ты по-прежнему свети. Василий, возьми тепловизор и поднимись на мое место. Контролируй ситуацию оттуда. Один человек вне зоны освещенности. Сидит среди камней. Внешность — европейская. За ним посматривай. Он может стороной сюда двинуться. Если подойдет близко, стреляй без предупреждения.

— Может, лучше его захватить? — предложил Скворечня.

— В одиночку?

— А разве не вы нас, товарищ старший лейтенант, учили, что любой солдат спецназа ГРУ — самостоятельная боевая единица?

— Рисковать нам сейчас нельзя.

— Какой тут риск против бандита!

— Это может быть иностранный наемник.

— Тем более такого нужно захватывать. Что сможет какой-то наемник против спецназа ГРУ! Сломаем! Костя подстрахует.

— Подстрахую, — согласился рядовой Варламов.

— Добро, — дал и я согласие. — Повяжи урода…

И стал спускаться на первый этаж. Рифатов должен уже был подойти близко.

Я вышел на свежий воздух и только тогда понял, как достал меня дым костра. И удивился, почему там, в башне, не кашлял. Наверное, работала привычка спецназовца и срабатывало умение душить в себе кашель, даже когда он сам тебя душит.

Свет тактического фонаря зеленым овалом лег на снежное пространство впереди, высвечивая это пространство даже намного дальше, чем требовалось. Я специально просил Костю Варламова применить зеленый фильтр, чтобы глаза, уже привыкшие к тепловизору, не теряя настроя, видели бы все так же хорошо.

Из башни я вышел как раз вовремя. Эмир Рифатов уже покидал пределы освещенной зоны и входил в непродолжительную зону темноты. Но эта темнота была привычной ночной и, как всегда бывает, не полностью темной. И я следил за его коренастой фигурой, вразвалочку приближающейся ко мне. Что представлял собой этот человек, я знал по ориентировке на розыск и особой опасности в нем не видел. Хотя он, наверное, считал себя человеком опасным и умным. Но его заблуждения были его проблемой. Всем кавказцам свойственна чрезмерная уверенность в собственных силах и возможностях. Им не дано понять, что кто-то умеет бить их лучше, чем умеют бить они сами. И многих это свойство кавказского менталитета подводит в сложный момент. И тогда их бьют…