Гизела не была счастлива в браке, рано выданная замуж, она так и не сумела полюбить своего бесхарактерного мужа. Правда, она сразу же поняла, что Луитпольд – это именно тот человек, который ей и нужен. Так, являясь формально женой принца, она могла быть свободной, точно горный ветер, занимаясь всем, что ей заблагорассудится.

В дружбе с королем Гизела неожиданно для себя отыскала свою вторую половинку. Людвиг любил то же, что любила Гизела. Они оба были образованы и начитаны, любили музыку Вагнера, прекрасно разбирались в истории и народных легендах. Вместе они часто смотрели на воды озер или быстрых горных рек, представляя, будто уплывают в неведомые дали.

При этом Гизела была еще более неистовой, нежели ее друг. Однажды вообразив себя дамой средневековой Франции, она заставляла короля служить ей так, как должен был служить рыцарь и трубадур. При этом Гизела была строга и требовательна.

Ради милой своей дамы король был вынужден ночи напролет петь под ее окном или складывать стихи в честь ее черных волос или маленькой ножки.

Однажды прислав свой портрет Людвигу, Гизела потребовала, чтобы тот прикрепил его к верхней ветке ивы, которая была видна с крепостной стены Поссенгофена. Под портретом Людвиг должен был установить свечи и всю ночь следить за тем, чтобы ветер не загасил священного огня.

Желая превысить наложенную на него повинность, король приказал разукрасить лампочками всю иву, так что она сверкала, точно райское дерево, отражаясь в зеркальной воде озера.

Гизела была в восторге! Ее рыцарь был послушным и кротким, словно белый волшебный единорог, прирученный невинной девой, о которых Гизеле рассказывала нянька.

Однажды на встречу с божественной Гизелой Людвиг принес две модели парусников, привезенных накануне из Гамбурга. Людвиг заказал парусники еще месяц назад, когда они только–только начали сходиться с Гизелой.

На паруснике поменьше мастер написал имя «Гизела», на большом – «Людвиг». Людвиг и Гизела прекрасно смотрелись вместе на зеркальной глади озера.

Взявшись за руки, король и принцесса долго наблюдали за ними.

– Кончается лето, – тихо прошептала Гизела, прижавшись щекой к груди Людвига. – Кончается наше лето, любимый, – последнее слово она произнесла со страхом и трепетной надеждой.

– Ничего не кончается, – Людвиг нежно обнял за плечи принцессу. В этот момент ему показалось, что она исчезает.

– Муж хочет, чтобы мы вернулись в Мюнхен, потом, возможно, он повезет меня к родственникам, как мы делаем это каждый август. Ты напишешь мне?

Огорченный внезапным отъездом любимой, Людвиг только и мог, что кивнуть головой в знак своей покорности.

– Напиши письмо, как будто от имени парусника «Людвиг» паруснику «Гизела», – принцесса развеселилась новой идеей. Теперь ее глаза блестели от радости и охватившего ее восторга. – Напиши мне три признания в любви: одно в возвышенном стиле, принятом при дворе Людовика Четырнадцатого, – пусть оба парусника будут частью французского флота. Второе – в романтическом, как больше всего нравится вам и вашему любимому Вагнеру. И третье, нежное и трепетное, – от имени парусника, служащего в наше время, я хочу, чтобы оно было до неприличия сентиментальным, как это сейчас входит в моду.

По прибытии в Мюнхен Гизела получила доставленный ей со специальным курьером букет и письмо, написанное в стиле, принятом при дворе Короля–Солнца, выгравированное золотом на белой мраморной подставке, сверху которой красовался золотой парусник «Гизела».

Вот оно:

Госпожа души моей!

Солнце небосвода моего!

Простите, что, быть может, отрываю Вас от дел высочайшего порядка, ибо что вы не делаете, куда не ведете свой путь, все в вас величественно и прекрасно, божественно и верно.

Я видел, как бухты, теряющие вас за горизонтом, покрывались трауром беззвездной ночи, потому как звезды есть не что иное, как отражение вашей солнцеподобной личности. Как тихо умирал, издавая лишь слабые стоны старого дерева и жалобные скрипы корабельных цепей флот Его величества, когда долго не могли вас дождаться. И как расцветали волшебными огнями воды, по которым Вы, о блистательная, держали свой путь.

Снизойдите же до меня, раба вашего, появитесь снова, дайте мне облечься вашим сиянием или умереть навсегда. О, богиня моих грез, Святая Гизела.

Не было никакого сомнения в том, что король написал это письмо самостоятельно, не прибегая к помощи оплачиваемого литератора, что было не удивительно, так как Людвиг прекрасно владел пером и был осведомлен обо всех тонкостях заданного стиля.

Второе письмо застало Гизелу в доме ее тетки, где они с мужем и свитой остановились на три дня по дороге в Берлин. Это письмо было свернуто в трубочку и лежало в футляре от подзорной трубы, на котором была сделана гравировка в виде переплетенных между собой букв «Л» и «Г» и картинки входящего в гавань корабля.

Когда принцесса вытаскивала письмо из футляра, на ладонь ей скатился перстень с бриллиантом в виде слезы. Развернув дрожащими ручками письмо, она прочла следующее:

Сердце мое, Гизела!

Счастье – свободный ветер несет тебя, легкокрылую, любимицу бури, пучины и выси. Когда девятый вал обнимает твое бело–золотое тело, поднимая его к самым звездам и они срываются огненными ангелами… я люблю тебя!

И только пучина с ее морскими звездами и кладами разлучит нас.

Хотя нет, и там мы будем вместе, пока буря нашей судьбы не разобьет борта наши в щепу или не вознесет на небеса святой любви.

Приди же ко мне судьбой, звездой, чудом. На миг счастья.

Принцесса спрятала оба письма в ореховую шкатулку. Не было ничего удивительного в том, что король, прозванный королем–романтиком, справился с этим несложным заданием. Впереди же было последнее, действительно трудное дело. Письмо в сентиментальном тоне, который только что входил в моду и который Людвиг не знал и откровенно не признавал, считая излишне приземленным и слезливо пошлым.

Здесь Гизела могла ожидать любого сюрприза, и сюрприз не заставил себя ждать.

Третье письмо от короля она получила написанное на розовой бумаге и перевязанное голубой ленточкой. Окаем письма был аккуратнейшим образом обведен в небесного цвета рамочку с незабудками и анютиными глазками по краям.

Душа моя Гизела! – прочла принцесса корявый, трясущийся почерк писавшего.

Сердечко мое, голубушка моя ясноглазая. Годы ничто для нашей любви. И для меня ты все та же голубица небесного пути, что и раньше.

Лапочка моя, солнышко.

Как же вы польстили старику, появившись вчера в порту, где я, развалина, давно уже стою на ремонте.

С годами – мы все меньше корабли и больше живые души.