— Себе психолога найми, — огрызаюсь, получаю толчок локтем в ребро от старшего брата.

— Я предупредил. Умойся, — бросает с пренебрежением, уходит, кивнув рассекреченной кошке.

Хорошо, что она пришла к концу и практически ничего не видела. А главное, не слышала. Сделать ей так больно в ответ я не хочу. Вообще никак не хочу.

Пока меня не вывернуло от скопившейся во рту слюны с кровью, бегом поднимаюсь на второй этаж. Дергаю за ручку ванной, смотрю на себя в зеркало. Нормально. Надо у Арины лед попросить, чтобы отека не было, а мою разбитую рожу в лицее уже видели, так что похрен.

Периферийным зрением замечаю движение. Кошка, чтоб ее!

— Что смотришь? — рявкаю на Соню.

— Очень больно? — подходит ближе мой рыжий кошмар.

— Приятно, — сплевываю кровь в раковину.

Она только глаза закатывает, открывает зеркальную дверцу шкафчика над раковиной, достает оттуда аптечку. Наблюдаю за ее ловкими пальчиками, откручивающими крышку дезинфицирующего средства. Смачивает ватный диск, тянет руку ко мне. Я почему-то позволяю ей обработать ссадину на губе.

— Ш-ш-ш, — только шиплю, морщась от неприятного пощипывания.

— Потерпи, почти все, — сосредоточенно продолжает меня лечить.

От ее рук пахнет лекарством и сиренью. Легко, приятно, по-весеннему и это среди мерзкой ноябрьской слякоти.

— Платон, ну ты как? — старший брат врывается без стука и все портит.

— Жить буду.

— Говорил же тебе, не нарывайся! — рычит на меня Гордей. — Сонь, иди в свою комнату, — переводит взгляд на девушку. — Не для твоих ушей разговор.

Она молча убирает все в аптечку, ставит ее на полку и уходит.

— Спасибо, кошка! — кричу ей через плечо брата.

Дверь хлопает и запах весны распадается, словно иллюзия…

Старший брат читает мне лекцию, а я, не слыша его, стараюсь, как одержимый идиот, сохранить в своих легких те крупицы кошкиного аромата, что еще остались в моей ванной. Я же говорил, что любить больно. Почему люди решили, что это может быть приятно?

Саднящая губа ничего не значит в сравнении с ощущением от того, что я потерял нечто очень важное для себя.

Гордей оставляет меня одного. Падаю спиной поперек кровати, широко раскинув руки в стороны. А кошка все же прикоснулась… Пришла ко мне. Сама пришла! Сколько я звал, ни в какую, а сегодня сама… Нарваться на кулак отца стоило только ради этого.

Пустоту в груди начинает заполнять опасное чувство — надежда. Не все еще потеряно?

Отлепляю свою тушку от кровати. Иду в спальню брата.

— Гордый, как извиниться перед девушкой, чтобы опять все не испортить? — заряжаю с порога.

Глава 20. Напряжение

Платон

После разговора с братом, я умудрился вырубиться в его комнате. Такой интересный бросок в далекое детство, когда Арина укладывала нас спать вместе, а потом растаскивала по кроватям. Откуда я это помню? Черти когда ведь было.

Братишка сидит за компом в наушниках. Постукивая ногой в такт музыке, резво жмет на клавиши уходя от погони на виртуальном байке. Выходной сегодня. Дома все и надо бы пойти, поговорить с Ариной. После инцидента с отцом до нее я так и не дошел.

Благодарно хлопнув брата по плечу, иду к себе. В ванной смотрю в зеркало. Синяк все же отсвечивает. Красавчик! Отека нет, а то зрелище было бы вообще огонь!

Никого не обвиняя, спускаюсь на первый этаж в поисках Арины. Женщина, как всегда, суетится между кухней и персоналом. Увидев меня, мрачнеет.

— Все хорошо, — подхожу к ней, быстро обнимаю. С беспокойством осматривает мое лицо. — Арин, ты слышишь? Все нормально. Честно. Сам виноват.

— Да где же нормально? — ее глаза наполняются слезами. — Пойдем, я обработаю и синяк помажу, — тянет меня за руку к ванной на первом этаже, где обычно обитает кошка.

— Сядь, — Арина нажимает на плечо. Высокий я для нее стал, неудобно.

Подчиняюсь и стоически терплю неприятный запах лекарств, пощипывание и теплый, заботливый поцелуй в лоб.

— Ты не плачь, со мной правда все нормально, — заверяю ее. — Не в первый раз. Да и не в последний.

— А ты сделай так, чтобы был последний! — дает мне шутливый подзатыльник и тут же гладит по волосам. — Зачем провоцируешь? Я сколько тебе говорила, что от таких конфликтов лучше уходить, чтобы вот такого, — обрисовывает в воздухе овал лица, — не было! Я чуть с ума не сошла, когда он тебя ударил.

— Не ворчи. Отец не прав был, и ты это знаешь.

— Ты тоже не прав, Платон!

— В чем? В том, что отстаиваю себя, а не слепо подчиняюсь? Да он бы давно уже втоптал меня под каблук и крутил, как ему удобно.

Арина только рукой на меня махнула и захлопнула шкафчик над раковиной.

— Пойдем, покормлю тебя, — берет за руку, тянет за собой.

— А кошка поела?

— Нет. Соня из комнаты не выходила еще. Напугали девочку! — ворчит в пустоту.

— Можешь для нее на поднос собрать немного еды? Я отнесу…

— Нечего тебе делать в ее спальне, я говорила! — по инерции все еще ворчит Арина.

— Арин, ну, пожалуйста. Мне нужен повод, чтобы поговорить, — признаюсь ей.

— Ладно, пошли уже, Ромео!

Выставляет мне на поднос чашку зеленого чая с кусочком лайма, творог со свежими ягодами и бутылочку йогурта. Скептически осматриваю завтрак для кошки. Она этим наестся? Не уверен и сам кидаю рядом пару теплых круассанов.

Арина идет со мной, стучит в дверь оливкового царство, открывает, пропуская меня внутрь.

В рыжих волосах кошки опять запуталось редкое ноябрьское солнце. Девочка сидит на мягком подоконнике, прижав к себе колени и смотрит в окно. Рядом раскрытый и перевернутый страницами вниз Дневник. Интересно, что она сегодня там написала?

— Привет, — ставлю поднос с едой на тумбочку.

Неловкость перед девушкой — это что-то новое. Мне стыдно перед кошкой за то, что она увидела утром некрасивую семейную разборку.

— Привет, — хрипло отвечает, прокашливается, изучающе скользит по моему лицу. — Как ты?

— Нормально. Завтрак тебе принес, — киваю на поднос.

— С чего вдруг? — фыркает кошка.

— Должен, вроде как. Ты же меня кормила, — напоминаю Соне про те ужасные бутерброды, стараясь улыбнуться.

Ранка на губе лопается, через нее проступает