Те задания я так и не стал выполнять. Листок с решениями смял и выбросил. А физику заявил, что не могу, не знаю, не умею, пусть ставит двойку, мне всё равно. И видел я, как она едва заметно вздрогнула, как сдержала порыв оглянуться, как напряглась её спина. «Тебе не нужно даже моего спасибо, – мысленно взывал я к её белокурому затылку, узким плечам, острым лопаткам, – а мне не нужна твоя помощь».

С тех пор между нами ни единого слова, ни единого взгляда. Посторонние люди…

До дома пришлось мчать на своих двоих. Не мог я, зарёванный, сесть в автобус. Хватит с меня позора. К тому же чужие люди рядом – для меня то ещё испытание! А я и без того не в себе. Да и бежать не так уж далеко – каких-то четыре остановки, но как назло небо заволокло тучами. На улице сразу стало сумрачно, как поздним вечером. Того и гляди дождь пойдёт. А я в одной рубашке, даже без пиджака, потому что всю неделю стояла жара. Бабье лето ведь! Вообще-то, из школы меня обычно забирали мать или отец. И сегодня тоже забрали бы, но после английского у нас ещё физика и география, а где-то сидеть и ждать почти два часа просто не было сил. Я уже давно вывел для себя формулу: чтобы скорее хоть как-то прийти в чувство после подобной встряски, необходимо сменить обстановку и двигаться, двигаться, двигаться.

Мелькнула мысль – может, позвонить им? Но сам себя и укорил: я что, совсем беспомощный, дитя малое? До дома не дойду? И без того родители считают меня чуть ли не ущербным и ни на что не годным. С малых лет таскают по врачам всех профилей и в самом буквальном смысле ограждают от «негативного влияния окружающей среды»: кроме как к Маше, меня почти никуда не отпускали, я не смотрел телевизор и даже старенький ноутбук не имел подключения к Сети. Если бы родители знали, как меня травят одноклассники, то я наверняка и в школу б не ходил. А мне хоть и самому эта школа осточертела, но это всё же какое-никакое разнообразие, капелька свободы и самостоятельности и, главное, возможность видеть Машу. А в четырёх-то стенах я бы точно свихнулся.

Единственное, что мало-мальски скрашивало мою болотистую жизнь – это книги. Хотя бы чтения меня, к счастью, не лишили. Но! Мама и литературу очень придирчиво отбирала. Не дай бог там будет что-нибудь излишне драматичное или пугающее! Знала бы она, что как-то у Маши я читал сборник рассказов Стивена Кинга. Кстати, странное дело, но эти страшилки прошли абсолютно бесследно для моей расшатанной психики.

Вообще-то, родители у меня неплохие, просто от этой чрезмерной опеки на каждом шагу временами выть хочется. Например, из всего класса приезжают после уроков только за мной одним. А ведь есть и такие, которые живут от школы гораздо дальше меня.

Словом, я решил, что дойду сам. И на погоду плевать, и на то, что меня до сих пор потряхивало…

А дождь и вправду хлынул, и такой яростный, что я вмиг промок до нитки. Белая рубашка противно и холодно облепила тело.

Хлюпая ботинками, я перебегал от одного укрытия к другому. Пристраивался то под козырьки магазинов, то под навесы остановок, то под раскидистые тополя. Вскоре громыхнул гром. Грозы ещё не хватало! В сентябре! Что за фокусы природы?! Живот тут же противно свело – не люблю, даже побаиваюсь я гроз.

Худо-бедно полпути я прошёл. Теперь можно было идти по прямой до проспекта Революции, а там направо, или же рвануть наискосок, через парк, где укрыться толком негде, но зато идти значительно меньше. Даже я вынес из геометрии, что гипотенуза короче суммы двух катетов. Так что, недолго думая, я припустил через парк, уповая на то, что в дождь народу там не будет. Не выношу скопления незнакомых людей.

Песчаная парковая дорожка превратилась в грязное месиво, и за полминуты пробежки я изгваздал брюки до колен. Впереди меня маневрировала среди луж женщина непонятных лет, с пёстрым зонтиком, позади трусил мужчина в синем спортивном костюме. Главное, оба от меня на приличном расстоянии. Это меня успокоило. Только зря я оглянулся. Лучше бы под ноги смотрел. Потому что стоило мне повернуть голову, как я тут же поскользнулся и припал правым коленом к грязной земле. И правой же ладонью по самое запястье угодил в лужу. Чертыхаясь себе под нос, я поднялся, отковылял в сторонку и встал под дерево. Держась одной рукой за шершавый ствол, второй начал стряхивать грязь с брючины. Спрашивается, зачем? Ведь дождь! Ливень! Само бы смылось. Э-эх.

Почистившись, я выпрямился, и в этот самый миг белая ломаная стрелка молнии рассекла чернильное бугристое небо, озарив всё вокруг каким-то нереально ярким светом. Этот свет прошёл сквозь меня, перекатился колючей, искристой волной по венам, обдал немыслимым жаром, и в ту же секунду стало вдруг абсолютно темно и абсолютно тихо.

Ветер нёс меня, точно пылинку, по ослепительно белым лабиринтам и гулким тёмным тоннелям, по полю, запорошённому снегом, и по небу, почему-то такому чёрному, как и в беззвёздную ночь не бывает.

Этот невообразимый астральный полёт длился как будто целую вечность – и всего одну минуту. Нет, полторы минуты. Ровно столько, как выяснилось позже, я не дышал и вообще никак, ни единым органом не функционировал. Попросту говоря, умер. Перенёс клиническую смерть.

Когда я открыл глаза, то увидел над собой мужчину в синем спортивном костюме. Того самого, на которого я загляделся. Оседлав меня, он производил некие манипуляции с моей грудной клеткой. Закрытый массаж сердца, понял я. Правда, руки мой спаситель расположил не совсем там, где следует. Надо по средней линии, а он явно влево сместился. Ещё и отрывался от грудины. И до чего больно! Как бы рёбра не сломал! Впрочем, увидев, что я открыл глаза, он перестал вдавливать меня в грязь и быстренько поднялся.

– Живой! – воскликнул он радостно.

Рядом оказались ещё две женщины, которые тут же начали хвалить его и беспокоиться обо мне:

– Мальчика надо срочно в больницу!

– Скорую уже вызвали!

Я попытался привстать, но меня попытались удержать:

– Лежи, не двигайся, сейчас врачи приедут.

А холодно, между прочим, и мокро. И я неожиданно для самого себя выдал на чистейшем английском языке:

– It's poring cats and dogs. I'm cold. I wanna[28]… – но, увидев на их лицах замешательство, вдруг опомнился, сам удивился не меньше и перешёл на русский: – Продрог я, дождь же!

Мужчина в синем костюме аккуратно перенёс меня на такую же мокрую скамейку. Ну хоть не под ногами лежать, не в грязной жиже. Затем женщина придвинула ко мне пёстрый зонт, укрыв лицо от холодных упругих струй.

– Спасибо, – прошептал я, вяло улыбнувшись.

И тут же сам поразился: ведь по жизни я – социофоб. Для меня совершенно немыслимо даже парой фраз переброситься с незнакомыми людьми. Самое большее – могу придумать, что ответить, или даже вполне развить диалог, но мысленно, а вслух – ни-ни. Это выше меня. Да и со многими из тех, кого знаю, я общаюсь через силу. А тут подумал, что надо сказать спасибо – и сказал! Причём запросто! Нисколько не напрягаясь. Может, это шок на меня так подействовал?