– Бармены вас знают?

– Нет, пожалуй. Нет. Я там не часто появляюсь.

– Обычно вам везет, прежде чем вы добираетесь до третьего бара?

– Не-а, обычно я просто сдаюсь после второй попытки.

Я глубокомысленно кивнул, только лишь затем, чтобы выиграть время и подумать, о чем еще спросить, перед тем как перейти к событиям в доме жертвы.

– Как долго вы пробыли в «Фонарщике»?

– Я бы сказал, около часа. Может, чуть меньше.

– У барной стойки? Сколько вы выпили?

– Две порции, у стойки.

– Сколько всего вы выпили вчера вечером, до того как отправились в квартиру Реджи Кампо?

– Мм… четыре, самое большее. За два… два с половиной часа. Один напиток остался нетронутым. «Морган».

– Что вы пили?

– Мартини.

– Вы расплачивались кредиткой в этих заведениях? – Левин задал свой первый вопрос с начала беседы.

– Нет, – покачал головой Руле. – Когда я хожу развлекаться, я плачу наличными.

Я посмотрел на Левина, молчаливо вопрошая, есть ли у него еще вопросы. На данный момент он знал о деле больше, чем я. Я хотел предоставить ему свободу действий. Тот согласно кивнул, готовый к бою.

– О'кей. Сколько было времени, когда вы добрались до жилища Реджи Кампо?

– Без двенадцати десять. Я специально посмотрел на часы. Хотел удостовериться, что не постучусь в дверь слишком рано.

– И чем вы занимались все это время?

– Ждал на стоянке. Она сказала, в десять, поэтому я ждал до десяти.

– Вы видели, как от нее вышел тот человек, с которым она ушла из «Моргана»?

– Да, я его видел. Он вышел и уехал, а я пошел наверх.

– На чем он уехал? Что за машина? – спросил Левин.

– Желтый «корвет». Модель девяностых. Точно года не знаю.

На этом вопросы Левина исчерпались. Я понимал, что он просто пытается подобраться к человеку, что был в квартире Реджи Кампо до Руле. Я снова перехватил нить беседы:

– Итак, значит, он вышел, а вы вошли. Что было дальше?

– Я вхожу в здание, ее квартира на втором этаже, я поднимаюсь и стучу, она открывает, я вхожу.

– Погодите секунду. Мне не нужна стенография. Вы поднялись наверх. Как? По лестнице, на лифте? Расскажите подробности.

– На лифте.

– Кто-нибудь вас видел? Вы кого-нибудь?

Руле отрицательно покачал головой. Я сделал ему знак продолжать.

– Она чуть приоткрыла дверь, увидела, кто это, и пригласила войти. За дверью находился какой-то коридорчик, так что было довольно тесно. Я прошел вперед, чтобы она могла закрыть дверь. Вот почему она оказалась у меня за спиной. И поэтому я ничего не заметил. У нее в руке что-то было. Она меня этим ударила, я упал и сразу вырубился.

Я молчал, раздумывал над услышанным, стараясь нарисовать в голове эту картину.

– Выходит, она вас просто нокаутировала с самого начала? Она ничего не сказала, не выкрикнула, просто подошла сзади с чем-то тяжелым – и бабах?

– Верно.

– О'кей, и что потом? Что вы помните?

– Все до сих пор как в тумане. Помню, как очнулся и увидел, что на мне сидят те два типа. Прижимают меня к полу. Потом приехала полиция. И «скорая». Помню, сидел, прислоненный к стене, в наручниках, а санитар совал мне под нос нашатырный спирт; вот тогда я действительно очнулся.

– Вы по-прежнему находились в квартире?

– Да.

– А где была Реджи Кампо?

– Она сидела на кушетке, и, пока другой санитар занимался ее лицом, истерично вопила и заправляла копу, что я на нее напал. Всю эту брехню. Что я вдруг ворвался, застиг ее врасплох и ударил в дверях кулаком. Якобы сказал, что собираюсь ее изнасиловать и убить, – чушь, которой я не делал! Я изогнулся, чтобы посмотреть на скованные за спиной руки, и увидел, что одну руку обернули чем-то вроде пластикового пакета, а на руке кровь. И тогда я понял: все это нарочно подстроили.

– Что вы имеете в виду?

– Она измазала мне левую руку кровью, чтобы выглядело, будто я ее ударил. Но я не левша. Если бы я хотел кого-то ударить, я бы действовал правой.

Он изобразил в воздухе боксерское движение, чтобы проиллюстрировать на тот случай, если до меня не дошло. Я поднялся с места и прошел к окну. Солнце уже спустилось ниже уровня окна. Я смотрел сверху вниз на закат и чувствовал неясное беспокойство в отношении рассказа Руле. Он казался таким неправдоподобным, что мог, как ни странно, оказаться правдой. И это меня тревожило. Я всегда боялся, что не смогу распознать невиновного человека, если с ним столкнусь. Такая вероятность в моей работе являлась настолько малой, что я мог быть неготовым к подобной ситуации и ее проморгать.

– О'кей, давайте еще немного поговорим об этом, – сказал я, любуясь великолепной панорамой. – Вы утверждаете, что, чтобы вас подставить, она измазала кровью вашу руку. Причем левую. Но если она намеревалась вас подставить, то почему не правую – ведь большинство людей правши? Разве она не стала бы ориентироваться на большинство? – Я повернулся обратно к столу, но встретил от каждого из присутствующих лишь бесстрастный, ничего не выражающий взгляд. – Вы сказали, она лишь чуть приоткрыла дверь, перед тем как вас впустить. Вы видели ее лицо?

– Не полностью.

– Что именно вам было видно?

– Ее глаз. Ее левый глаз.

– А вы вообще видели правую сторону ее лица? Когда входили в квартиру?

– Нет, ее заслонила дверь.

– Вот оно! – взволнованно произнес Левин. – Когда он пришел, у нее уже были все эти повреждения. Она прячет их от него, потом он входит и она наносит удар. Ее лицо уже было разбито с правой стороны, поэтому ей пришлось вымазать кровью его левую руку.

Я кивал, размышляя над логикой услышанного. Аргумент казался разумным.

– О'кей, – сказал я, поворачиваясь спиной к окну, но продолжая мерить шагами комнату. – Думаю, это сработает. Пошли дальше. Льюис, вы упомянули, что и прежде видели эту женщину в том баре, но никогда не имели с ней дела. Значит, она вас тоже не знала. Тогда с какой стати ей вас подставлять? Зачем она все это проделала?

– Деньги! – последовал ответ.

Но принадлежал он не Руле, а Доббсу. Я повернулся и посмотрел на него. Он знал, что высказался вне очереди, но, похоже, его это не заботило.

– Это же очевидно, – продолжал семейный адвокат. – Она хочет содрать с него денег, с его семьи. Пока мы здесь беседуем, возможно, она уже лепит ему гражданский иск. Уголовные обвинения – это только прелюдия к гражданской тяжбе, чтобы его обчистить. Вот какова ее подлинная цель.