– Слушаю вас, Александр Борисович, – сказала она.

– Хочу поговорить с тобой. – Романов тоже не поздоровался. – Приезжай.

Отказаться, прикрывшись тем, что ей не с кем оставить ребенка, не было возможности. Сашу еще вчера забрала сестра Влада, вместе они отдыхали за городом, где у мужа Лиды имелся небольшой домик в живописном местечке на реке Нара. С ними уехала и бабушка Саши, соскучившаяся по внуку. Женщина судорожно искала причину для отказа и не сразу сообразила, что Романов уже давно отключился. Выругавшись, она бросила телефон на диван и прошла в спальню выбрать наряд, в котором она покажется перед свекром. Зная, что тот не любит яркие цвета и слишком вычурный крой, она решила надеть простое черное платье. Сделав легкий макияж, она придирчиво осмотрела себя в зеркало, натянула тонкие короткие перчатки бордового цвета, чтобы ее общий вид не казался таким мрачным, взяла солнечные очки и вышла на улицу. Пройдясь немного и подышав прохладным воздухом, она поймала такси, назвала адрес Романовых и задумчиво откинулась на спинку сиденья. Ей не понравился тон голоса, которым свекор говорил с ней. В нем слышались категоричность и некая наглость, заставившая ее напряженно размышлять о том, что задумал этот гадкий старик.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, она позвонила. Романов лично открыл дверь, что было удивительным, так как обычно подобные манипуляции вместо него проделывал секретарь. Она прошла по длинному коридору к кабинету, куда ее попросили проследовать. Похоже, что в квартире, кроме них, не было никого, это также вызывало подозрения. Неприятный холодок пробежал по ее позвоночнику. Это было очень похоже на то страшное ощущение беспомощности, когда в темноте квартиры ей чудились чьи-то зловещие шаги, несущие в себе неясную угрозу.

В кабинете Романова она до того была лишь один раз, поэтому с интересом осмотрелась. Это была типичная рабочая комната делового человека, в ней находилось множество книжных шкафов, у окна, завешенного плотной шторой, стоял массивный стол с огромным монитором. Два кресла, мягкий диван и низкий столик завершали обстановку.

– Присаживайся. – Романов указал рукой на кресло. – Выпьешь что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Не стану тянуть с указанием причины, по которой я просил тебя приехать. Разговор нам предстоит серьезный. Надеюсь, мы договоримся.

– О чем? – спросила она, но уже поняла, каким будет ответ.

– Внук останется со мной, – Романов подтвердил правильность ее догадки. – Ты подпишешь все необходимые бумаги и уберешься из Москвы.

– Я не собираюсь отказываться от сына, – сказала она, пристально глядя в лицо Романова, которое резко побледнело.

– Ты сделаешь так, как я скажу, – процедил он сквозь зубы и, подойдя к столу, присел в кресло.

Романов наклонился к нижней полке, достал папку и швырнул ее женщине, положил перед собой пистолет, словно намекая, что разговор закончится именно так, как того пожелает он.

– Александр Борисович, – медленно протянула она, даже не посмотрев на папку, упавшую рядом с ней в кресло, – что вы собираетесь делать? Застрелить меня? Уберите оружие, не нагнетайте атмосферу.

– Замолчи! – потребовал Романов. – И признайся! Ты убила Владислава?

В лице его было столько ненависти, что женщина отпрянула в сторону.

– Опомнитесь! – вскричала она. – И вдумайтесь в то, что говорите. Я не могла убить мужа, потому что я любила его!

– Такие убогие люди, как мой сын и ты, не способны любить, – сказал Романов. – Подписывай документы, – снова потребовал он, но уже более спокойным тоном, и погладил пальцем блестящую поверхность пистолета.

– Не подпишу.

– Тогда все это, – Романов кивком головы указал на папку, – я пущу в дело.

– Не осмелитесь.

Она поднялась и быстро подошла к столу Романова. Тот от неожиданности вжался в спинку кресла, потом схватил пистолет, но она резким движением выбила оружие из его руки. Пистолет упал на пол. Женщина поддела его носком туфли, наклонилась и подняла.

– Что за глупые угрозы, – улыбнулась она, трогая рукой, облаченной в тонкую перчатку, прохладный металл. – Зачем? Лучше оставим все как есть. Я – ваша любимая невестка, мать вашего единственного внука. Не стоит ничего менять. Все так хорошо устроилось! Но если вы вздумаете переписать историю, это причинит неудобства и вам, и мне.

– Какая же ты дрянь! Это ведь ты сбила моего сына с толку!

– Он не маленький мальчик! Сам принимал решение, поэтому не сто́ит всю вину валить на меня.

– Только ты виновна в том, что произошло! И тогда, и теперь. Ты убила свою сестру и моего мальчика! А я, старый глупец, подчищал за вами грязь, хотя мне нужно было повести себя иначе.

– Хотите сейчас сдать меня полиции? – рассмеялась женщина. – А как же ваша репутация? Министерское кресло? Дорогой Александр Борисович, когда люди узнают, что вы скрыли следы преступления, все это будет для вас потеряно. Навсегда.

– Мне не страшно, – сказал Романов, глядя на пистолет в руках невестки. – А вот ты должна бояться. Но я дам тебе шанс уйти из этой квартиры. Оставь мне внука и уезжай. Когда ты подпишешь бумаги, мы оба забудем обо всем.

– Мальчик останется со мной, – произнесла она мягким, полным сожаления тоном.

Это взбесило Романова. Он резво подскочил к женщине и ударил ее по лицу, потом еще раз. Она дернулась в сторону, выставив руку перед собой, чтобы защититься от его ударов. Романов вновь бросился к ней и внезапно вскрикнул от боли – раздался выстрел. Женщина смотрела, как он схватился руками за стол, пытаясь удержаться, не упасть, и что-то хрипло прошептал, но она не услышала, что именно. Толкнула его в плечо, и Романов тяжело упал на гладкую поверхность стола, по которой быстро расплылось яркое кровавое пятно.

Она выглянула из кабинета, проверяя, действительно ли они одни в квартире, прошлась по всем комнатам и вернулась обратно. Подошла к упавшей на пол папке, открыла ее, быстро пробежалась глазами по листкам бумаги и положила папку в свою сумку. Достала телефон и набрала номер. Через два гудка она услышала знакомый голос.

– Рэм, – спокойно, без дрожи в голосе сказала она в трубку, – это я, Вероника. Мне нужна помощь.

Он не любил солнце, завтраки и ранний подъем, поэтому шторы в его квартире всегда были опущены, и солнце не подглядывало за ним. Просыпался он позже двенадцати, следовательно, омлетов и положенного утреннего чая с бутербродами в его жизни тоже не было. Рэм Галеев всегда делал только то, что ему нравилось, но в последнее время он пребывал в состоянии странной, абсолютно не присущей ему апатии и начал изменять своим прежним привычкам, ставшим неизменными спутницами его комфортного существования. Сейчас он, несмотря на то что ложился в постель далеко за полночь, рано просыпался или вовсе лежал без сна на теплых простынях, мечтая, чтобы утро скорее наступило. Подгоняя его приближение, Рэм подходил к окну, с шумом раздвигал шторы и ждал, когда взойдет солнце. Жмурясь от его ярких лучей, чувствуя, как в душе его вместе с зарей возрождается знакомая боль, он отходил от окна в глубину комнаты, садился в кресло и в таком неподвижном положении мог просидеть несколько часов подряд. Рэм чувствовал безграничную усталость, однако ничего не делал, чтобы освободиться от гнета грусти и тоски, опутавших его своей паутиной.