— Какие же у нее были щупальца?

— Говорят, они достигали двадцати метров.

Шлюпка продолжала плыть к выходу из залива. Но Ван-Горн, несмотря на то, что не отрывал взора от раскрывавшейся дали, нигде не мог заметить никакой земли.

Во время пересадки с затонувшей джонки никто не успел захватить никаких приборов, с помощью которых теперь можно было бы определить точно положение шлюпки и ее курс. Только маленькая буссоль, захваченная капитаном, убеждала его в том, что рано или поздно они выберутся из залива и попадут в Молуккское море.

День прошел без всяких происшествий. На горизонте ни разу не открылись ни мачты корабля, ни скалы берега.

С приходом ночи океан расцветился так же, как и в предыдущую ночь. Но на этот раз море было спокойно, ночная тьма не так густа, и зрелище фосфоресцирующего моря также изменилось. Вода за кормой переливалась тысячами огней, но уже не вставали такие величественные световые облака, как накануне.

Несмотря на то, что это зрелище не представляло уже новизны, Ханс и Корнелиус не могли оторвать от него глаз. То и дело они опускали руки в воду и любовались стекавшими с них брильянтовыми каплями.

В полночь свечение внезапно прекратилось. Поверхность моря потемнела, как будто ее покрыли смолой.

Около двух часов ночи капитан и малаец, успев уже отдохнуть, собирались сменить на вахте Ван-Горна и Корнелиуса. Внезапно, почти одновременно, все увидели вдалеке, на большом еще от них расстоянии, светящуюся точку почти у самой воды.

— Не огонь ли это фонаря? — спросил Ван-Горн.

— Не думаю. Он лежит слишком низко на воде, — ответил капитан, не спускавший глаз с этого огня.

— Может, это лодка дикарей?

— Нет, это огонек не с лодки, — скорее, с берега какого-нибудь островка. Присмотрись, дядя: он совершенно неподвижен, — сказал Ханс.

— Как вы думаете, капитан, мы вышли уже из залива?

— Возможно, что уже вышли. Мы уже тридцать шесть часов в пути и оставили за собой немало миль, особенно во время урагана.

— Тогда этот свет вполне может быть фонарем какого-нибудь корабля. В Торресовом проливе корабли не редки. Хоть пролив и очень опасен для плавания, но многих прельщает возможность не огибать все австралийское побережье и тем сократить себе путь.

— Да, это так, но я почти уверен, что это не корабль. А, смотри, немного северо-восточнее загорелся такой же огонек.

— Да это дикари! — воскликнул Ван-Горн.

— Неужто опять австралийцы? — подхватил Корнелиус.

— Нет, не австралийцы; у них нет лодок. Это лодки жителей одного из островов Торресова пролива. Туземные моряки — хорошие мореходы, и они пускаются в своих лодках далеко в открытое море, — ответил капитан.

— Без компаса?

— У них, конечно, нет никаких приборов, но они отлично находят направление, определяя его по звездам или руководствуясь инстинктом, а инстинкт ведет их так же хорошо, как перелетных птиц.

— Они совершенно дики?

— Не все, но есть среди них еще совсем дикие племена и даже людоеды. Я предпочел бы не встречаться с этими дикарями: они очень смелы и коварны.

— Так наше положение не очень-то улучшилось?

— Ну, смущаться пока нечего: у нас есть оружие, и в случае надобности мы сумеем защитить себя, — успокоил Корнелиуса капитан. — Иди отдохни и не бойся дикарей. Я не спущу глаз с этих огней.

Ван-Горн и юноша вытянулись на дне шлюпки, а капитан сел за руль, передав Лю-Хангу шкот.

Две яркие точки все еще мерцали на горизонте, уходя, как и шлюпка, на север.

Капитана охватывало все большее беспокойство; чем дальше, тем больше он убеждался в том, что огни принадлежат лодкам туземцев, встречи с которыми он так хотел избежать.

Он зорко следил за малейшим движением этих огней, боясь обнаружить, что расстояние между ними и шлюпкой уменьшается. На всякий случай, во избежание неожиданного абордажа, капитан велел Лю-Хангу держать наготове ружье. Но расстояние не только не уменьшалось, но даже одно время увеличилось: огни стали видны менее явственно.

Около трех часов утра один из огней потух, но другой, продолжавший гореть, стал приближаться к шлюпке.

— Ты ничего не слышишь? — спросил капитан Лю-Ханга.

— Нет. Но, по-моему, фонарь держится теперь прямо за нашей кормой.

— Так оно и есть. Ах, если бы не было так темно! Да нет, уж лучше темень: это не фонарь корабля, конечно.

Через час огонек, действительно изменивший направление своего движения, оказался как раз за кормой шлюпки, но он держался еще далеко, не менее чем в шести—семи милях от шлюпки.

Еще через час горизонт осветился первыми лучами солнца. В неясном утреннем свете на севере открылись далекие, очень высокие горы, а на западе показались островки и группы рифов.

Капитан вскочил на ноги.

— Торресов пролив! — вскричал он. — Ван-Горн, Ханс, Корнелиус, вставайте! Мы вышли из залива!

Широкий Торресов пролив, отделяющий северное побережье австралийского материка — землю Арнема — от Новой Гвинеи, или Папуа, представляет собой один из самых опасных морских путей, какие только существуют.

Он был открыт испанцами Ортисом Ретесом и Бернардо де ла Торресом в 1545 году, но с тех пор в течение многих десятилетий был совершенно забыт, так как плавание в нем представляет большие трудности.[4]Даже в настоящее время, несмотря на составленные английским адмиралтейством точнейшие карты, пролив по-прежнему мало посещается судами.

Ширина его всего около ста семидесяти километров, но как трудно его переплыть! Прежде всего, по всему проливу тянутся бесконечной лентой водяные ямы, к тому же постоянно перемещаемые течением; затем также по всему проливу, разбросав настоящий подводный лес коралловых рифов, непрерывно расширяемых полипами, следует нескончаемое количество островов и островков, хотя и хорошо видных, но крайне затрудняющих плавание судов и парусных, и паровых.

Коралловые острова и рифы настолько густо покрывают Торресов пролив, что долгое время, уже много десятилетий после плавания Торреса, европейские мореплаватели сомневались в существовании морского прохода между Австралией и Новой Гвинеей. Морские карты до вторичного открытия пролива Куком в 1770 г. изображали Австралию и Новую Гвинею как одну непрерывную землю.

Трудность плавания в Торресовом проливе была не единственной причиной забвения открытия Торреса. Об этом позаботилось главным образом испанское правительство: открытие пролива считалось государственной тайной, и оно было так тщательно погребено в Манильских архивах, что сами испанцы вскоре забыли о нем. Только в 1770 году капитан Кук переплыл пролив и тем положил предел сомнениям в существовании прохода между Австралией и Новой Гвинеей. А за несколько лет до этого из Манильских архивов было наконец извлечено донесение Торреса, в течение ста пятидесяти лет так ревниво охраняемое Испанией. С тех пор пролив носит имя первого мореплавателя, открывшего его.