Офицер, командовавший той ротой, что оцепила отель, показался ему вполне нормальным человеком.

– Да я все понимаю, доктор, – вздохнул он на требование пропустить его к шерифу. – Но ведь у меня приказ.

– А если там раненые? – скривился Огоновский. Капитан покачал головой.

– Ну хорошо, будем считать, что там и в самом деле раненые. Мне ведь тоже ужасно не нравится вся эта история. Что-то тут не то происходит, честное слово. Зачем бы мы стали занимать эту деревню, в которой нет не то что бандитов, а вообще?.. Когда мне приказали арестовать всю эту местную дружину, я чуть челюсть не уронил. Что я им говорил – вы себе не представляете. А ведь к вечеру их выпустят – и как я им в глаза смотреть буду? Прилетели, понимаешь, защитнички...

Огоновский раздраженно махнул рукой и, волоча с собой кейс первой помощи, прошел в зал ресторана. Раненых там, слава богу, не было, но зато и трезвых – тоже. Похоже, за время заточения люди шерифа вылакали весь алкогольный запас старого кабака; некоторые, увидев входящего Андрея, долго щурились, пытаясь понять, кто же это перед ними. Маркелас был относительно трезв.

– Тебе повезло, – горько сказал он.

– Да, наверное, – шмыгнул носом Андрей, присаживаясь рядом с ним. – Как это у вас тут все... случилось?

– Да как – вот так. Стали садиться, ну мы, конечно, на радостях, к ним – а нас вязать! Согнали в кучу, мне вот по морде немного дали, – Маркелас повернулся лицом к свету и продемонстрировал Огоновскому синяк под глазом, – а потом сюда. Оружие отобрали... Кажется, город подожгли – ты видел?

– Да не сильно, ты не переживай. Я сейчас ехал, так все уже и потушили, в общем-то. Был я у шефа...

– Ну, и что шеф? Его сразу уволокли куда-то, я и слова сказать не успел, а его уже нет. Что он говорит? Когда это все кончится?

– Мне не дали с ним поговорить. У него сидят начальник штаба легиона и наш дорогой мастер Хатчинсон.

– Кто-о?!

– Во-во. Теперь ты понял, чем дело пахнет? Шериф опустил голову.

– Да, – задумчиво проговорил он, – вот и все дела. Теперь понятно, почему Пшездецкого спалили.

– Как спалили?

– Так. В собственном доме.

– О господи! Да что же это? А еще кто?

– Да пока больше никого. Ты куда своих людей подевал? Этим, что ли, сдал?

– Нет, конечно. Я привез сюда тех, кто с семьями, – высадил их в Мелвин-квартале, они рассосались по району, и все. Остальные, человек так сто сорок, наверное, ушли через Флеминг в лес. Я приказал им сидеть двое суток, а потом – по обстановке.

– Н-да... что ж мы теперь делать будем?

– Все будет зависеть от шефа. Как он решит, так и будет. Правда, не знаю, что он теперь может решать... – Я надеюсь, к завтрашнему утру что-то прояснится тогда и потолкуем. Раненые есть у тебя?

Маркелас помотал головой и допил самогон, остававшийся на дне стакана.

– Если меня выпустят, завтра приеду к тебе. Под вечер... идет?

Андрей молча хлопнул его по плечу и поднялся. Солдаты у входа проводили с его пьяным недоумением. Выйдя на улицу, Огоновский увидел своего знакомца капитана, который мрачно хлебал местный самогон из оплетенной соломой бутылки.

– У вас есть данные о бандитах? – спросил у него Андрей.

– На какой момент? – прищурился ротный.

– На нынешний. На сейчас. Мне нужно ехать в Изерли, это довольно далеко, – не хотелось бы нарваться по дороге на каких-нибудь уродов с бластерами.

– Насколько я знаю – разведчик вернулся полчаса назад, – на всей территории Гринвиллоу не замечено ни одного налетчика. Все ушли на юг или затерялись в болотах. Можете ехать спокойно. Впрочем, если вы переживаете, я могу выделить вам пару солдат на транспортере.

– Ладно, – махнул рукой Андрей, – раз вы говорите, что никого нет, нечего и с ума сходить. Я поехал...

Приближаясь к Изерли, Андрей понял, что начинает засыпать. Спокойный послевоенный год отучил его от бессонных ночей, проведенных за операционным столом, от многочасовых вахт и дежурств, когда четыре часа сна воспринимаются как великое, недостижимое счастье, – прежней выносливости уже не было. Не было и кофе. Сунув руку во внутренний карман, Огоновский достал миниатюрную аптечку. Укол взбодрил его. Когда грузовик подъехал к заброшенной шахте, он чувствовал себя так, словно только что встал после сна и принял холодный душ. Он знал – за это придется платить невыносимой усталостью, которая обрушится на него с закатом, но то, что будет вечером, уже не имело особого значения.

Андрей подогнал грузовик бортом к разваленной башенке старого подъемника и выбрался из кабины. Дорога до пещеры не заняла у него много времени – он знал тут каждый закоулок и мог проделать весь путь даже на ощупь. Под сводами подземного зала горел свет двух мощных фонарей. Бренда и Лалли спали, устроившись на деревянных лежанках, оборудованных когда-то Акселем, а Ханна сидела возле лампы с книгой в руках. При виде Андрея она вскочила на ноги и огласила подземелье восторженным визгом.

– Мы тут так боялись... – девушка повисла на нем, уткнулась губами в щеку, и Андрей ощутил на своем лице ее слезы, – так боялись, что тебя...

– ... убили? Нет, все в порядке. Вставайте, Бренда, нам надо грузиться обратно. Лалли, бери вот эти тюки. Вы, Бренда, – ящик с провизией. Я возьму вот это...

– Там... уже все? – осторожно поинтересовалась старшая медсестра, поджав губы при виде плачущей Ханны.

– Уже все. Можно возвращаться. У меня грузовик, так что нужно грузиться – и домой. Я зверски устал...

Всю дорогу до дома Ханна просидела рядом с ним, в кабине. Они молчали – потому что рассказывать о происшедшем у Андрея не было сил, а Ханна – потому что ей было достаточно видеть его здесь, рядом, живого и здорового. Еще никогда у нее не было таких светлых глаз.

Вечером, разобравшись с несколькими обгоревшими – один из которых доставил доктору его джип, забытый в городке, – Огоновский прошел в свой кабинет и обессиленно упал в кресло. Следовало раскурить сигару, но у него дрожали руки. Посидев несколько минут – без единой мысли, пустой, как воздушный шарик, Андрей тяжело поднялся, распахнул бар и вернулся за стол с коньяком и рюмкой. Сигары лежали в одном из ящиков.

«Что же теперь будет? – невесело подумал он. – Да ясно, что. Хатчинсон со своими ребятами за бесценок скупят местные земли, сюда наедет толпа инженеров, строителей и прочей шушвали, и привычная жизнь закончится. Смешно, но для таких, как Хатчинсон, я, наверное, ретроград и консерватор, стоящий на пути прогресса и процветания. Все так. Да только не так! Почему эти люди, владеющие Гринвиллоу уже несколько столетий, не имеют права жить так, как им хочется? Почему их должны унижать, обворовывать, а теперь еще и убивать такие вот Хатчинсоны, привыкшие совать свой нос в каждую дырку? Почему нет на свете закона, способного защитить их?»