class="p1">Ожидая приговора Лютеру в Вормсе и политических непредвиденных отрицательных последствий в Саксонии, Фридрих действовал так, чтобы спасти жизнь Лютеру, и поместил его под стражу в Вартбургском замке, где обеспечил нужную защиту. Там Лютер был спрятан от врагов на протяжении года, перевел Новый Завет на немецкий язык и путем переписки планировал Реформацию. По окончании заседания парламента большинство немецких земель и городов присоединились к Саксонии, отказавшись утверждать решения парламента и публиковать приговор Лютеру в своих землях.

Хотя у Фридриха имелось достаточно политических причин для поддержки Лютера, нельзя сбрасывать со счета эволюцию его религиозного благочестия и набожности в ответ на учение Лютера. В 1522 году он акронимично поместил новый девиз на рукавах зимней одежды: «Слово Божье вечно» (VDMIA — Verbum Dei Manet in Aeternum){160}. К тому времени Фридрих достаточно хорошо знал учение Лютера, чтобы поразмышлять о его достоинствах и судить о них, как и об этом Слове. Он давно признал правоту Лютера, его право обучать Священному Писанию и проверять истину традиционной церковной доктрины. Даже до того, как Лютер вышел на сцену, Спалатин сообщал о «большом неудовольствии и удивлении» Фридриха из-за неуважения, демонстрируемого Слову Божьему. Он настаивал, что «вопросы веры должны быть чисты, как слеза», под этим он имел в виду библейскую прозрачность и ясность. Не желая упреждать грядущее религиозное насилие, Фридрих объявил себя готовым скорее вести жизнь отшельника, чем по незнанию или невольно бросить вызов воле Бога в истории. Такая личная набожность привела его в 1523 году к препятствованию принятию ранних мер против Томаса Мюнцера, который в дальнейшем возглавил Крестьянскую войну. За десять месяцев до этой войны, в июле 1524 года, Фридрих предоставил аудиенцию с саксонскими князьями проповеднику-подстрекателю, и позволил ему представить программу радикального эгалитарного восстановления общества вместо умеренной программы реформ Лютера{161}. Когда весной 1525 года крестьянские армии выступили против него, Фридрих, открыто признавая свою веру в божественное провидение, отверг желание князей и поклялся принять крестьянскую власть над своей землей, если будет доказано, что это — воля Божья{162}.

Последние слова

В период между весной 1524 и весной 1525 годов Фридрих отошел от общественной жизни и отправился в замок Лохау. Как вспоминает Спалатин, который к тому времени стал его постоянным компаньоном, за день до смерти Фридрих сидел на кресле с колесиками, которое изготовили, чтобы он мог перемещаться по резиденции. Его брат Иоганн ежедневно навещал его, облаченный в доспехи. Брат ждал, когда придется вступить в схватку с формирующейся крестьянской армией из тридцати двух тысяч человек. Перед самой кончиной Фридрих послал за Лютером, который в то время путешествовал по Тюрингии и не смог прибыть к его одру{163}. Спалатин записал последнюю волю и завещание Фридриха и после этого спросил князя, не страдает ли он, на что Фридрих ответил: «Только от боли».

Это последние зарегистрированные слова Фридриха. Приобщившись Святых Тайн — очевидно, в первый раз в новой лютеранской манере (в виде хлеба и вина) он умер во сне 5 мая. Через десять дней саксонские и гессенские силы разбили крестьянскую армию под Франкенгаузеном. Среди последних просьб Фридриха было обращение к празднующим победу князьям «быть милостивыми к крестьянам» и не обременять их надолго крупными денежными штрафами. Если бы Фридрих остался жив, то, по мнению Спалатина, он «определенно дал бы им какое-то облегчение». Вероятно, Фридрих обратился с этой просьбой, помня о жалящем памфлете Лютера. Несколькими месяцами раньше Лютер объяснил восстание крестьян тиранией князей и назвал Крестьянскую войну и вызванную ею анархию справедливым божественным наказанием этой тирании. В отличие от курфюрста Лютер — духовное лицо и сын шахтера — призывал к «безжалостному наказанию» крестьян после их восстания, и это его суждение базировалось как на Священном Писании, так и на саксонском праве{164}.

Тело Фридриха забальзамировали и поместили в обмазанный для сохранности смолой гроб, через пять дней после смерти его доставили в церковь при замке в Виттенберге. На службе коллега Лютера, виттенбергский гуманист и профессор греческого языка Филипп Меланхтон, провел на латыни поминальную службу, за ним Лютер читал проповедь на немецком о послании апостола Павла к Фессалоникийцам{165}. На похоронах на следующий день Лютер выступил с еще одной проповедью, таким образом, он дважды произнес последние слова над телом своего патрона и защитника, с которым при жизни ни разу не встречался лично, — все общение между ними проходило через Спалатина.

ГЕРМАНСКОЕ ВОССТАНИЕ

Среди многих современных студентов и среди ученых мужей бытует мнение, что Мартин Лютер стал человеком, который «жаловал митры князьям» [то есть возводил в епископский сан. — Прим. перев.] Также говорят, что его преследовала навязчивая идея о дьяволе, о грядущем и скором пришествии Христа и о Реформации, которая может произойти только в конце времен, а сам он был человеком, отделенным от общества и политики, как и движение Реформации. Утверждается, что те же самые мысли заставили его повернуться против прогрессивных антиавторитарных движений того времени: протестов бюргеров и ремесленников в городах, Крестьянской войны в сельской местности, новых сепаратистских религиозных групп. Все это обещало Германии увести ее от отсталой и закоснелой политики и морали.

Современники знали совсем иного человека и Реформацию. Во время периода становления, с 1518 по 1528 год, Лютер был предан германскому национализму и гражданской реформе, также как и восстановлению библейского христианства. Когда в 1520 году он впервые появился на европейской арене в виде графического образа, за этим стояли гуманисты из Нюрнберга и двор Виттенберга. Лютеру и Дюреру, который подписывал свои картины «Альбрехт Дюрер, немец» никогда не суждено было встретиться{166}. Они соприкасались друг с другом только своими работами и кругом общих друзей в Виттенберге и Нюрнберге.

Благодаря посредничеству Спалатина ранние работы Лютера широко распространялись среди немецких интеллектуалов. Дюрер одним из первых получал к ним доступ, как участник и основатель группы Пир-хгеймера, которая после 1517 года стала известна, как «общество Штаупица» в честь наставника Лютера Иоганна фон Штаупица{167}. Прилагая совместные усилия по образованию немцев и укреплению их положения во внешнем мире, в особенности среди итальянцев и французов, члены группы посвящали себя восстановлению, сохранению и экспорту германской истории и культуры. Группа избранных нюрнбергских ученых, юристов, купцов и политиков, имеющих влияние за пределами города, регулярно встречалась для обсуждения животрепещущих вопросов дня{168}.

Дюрер был среди первых немцев, прочитавших Девяносто пять тезисов