— произведения вполне нормального человека. Так воображение ребенка кажется иногда диким, но оно нормально для ребенка». (Пресс, 1991, с. 299.)

«Он годился лишь на то, чтобы стать писателем. Зная это, легко понять лихорадочное творчество последующих лет. Он должен был обеспечить собе су-ществоваиие и любой ценой завоевать место в литературном мире… Его жизнь была постоянной сменой вдохновения и мертвых периодов. Когда новое произведение “появлялось у него в голове”, как он сам однажды выразился, он часто замечал это по нервности и беспокойству, которое длилось до тех пор, пока он не начинал писать, и тогда он страшно спешил и лихорадочно работал, чтобы удержать идею или настроение и придать им форму. Затем наступали, как он говорил, усталость и лень. Это состояние духа он описал в сказке “Блуждающие огоньки в городе”. Когда на него находило вдохновение, он писал много и удачно, но недолго. Многие его гениальные сказки написаны сразу одна за другой. “Соловей” был написан всего за сутки… Творчество Андерсена отличается внушительными размерами. Просто невероятно, сколько он успевал написать, несмотря на бесчисленные путешествия, бурную светскую жизнь и болезненную натуру». (Гренбек, 1979, с. 62, 123–125.)

«Влечения его бессознательной сферы проявлялись в смешении садо-мазохистских черт и “сексуальной боязливости” — комбинации, как показывает практика, отнюдь не редкой. Причем садо-мазохистские стремления успешно вытеснялись и находили свое выражение в литературном творчестве, представляя возможность астено-ипо-хондрическим и фобическим влечениям заполнять передний, видимый план личности». (Шувалов, Шувалов, 1999, с. 119.)

Клинический взгляд на биографию Андерсена позволяет предположить у его деда наличие парафрении, протекавшей с маниакальными эпизодами. Гормональная патология могла достаться писателю по наследству от матери (мужеподобной женщины, страдавшей злокачественной формой алкоголизма). Сам Андерсен мог страдать шизотипическим расстройством, в пользу которого говорят: навязчивый и нелепо проявляющийся страх смерти, экстравагантное и зачастую неадекватное поведение, интра-вертированностъ, признаки атипично протекающей депрессии, нарушение поло-ролевой функции. Страх психического расстройства матери трансформировался у Андерсена в страх перед женщинами как таковыми (что усугублялось и реальными любовными неудачами в жизни) и нашел свое отражение в творчестве, в котором отсутствует даже налет сексуальности, но доминирует лежащий буквально на поверхности садизм по отношению к прекрасному полу. Вспомним только, как «разделывается» датский сказочник с представительницами женского пола самого разного возраста: маленькая девочка у него замерзает в канун Нового года («Девочка со спичками»); девушка вынуждена сплести одиннадцать рубашек из крапивы да еще при этом не говорить ни слова («Дикие лебеди»); старухе из сказки «Огниво» солдат вместо благодарности «взял и отрубил голову», а женский монастырь в полном составе (было бы за что!) заставил погрузиться на дно озера («Затонувший монастырь») ит.д. Садизм в отношении женщин несомненен и находит свое непосредственное объяснение в биографии поэта, вырастая из особенностей его сексуальной жизни. Влияние самым определенным образом патологической структуры личности на содержание сказочного творчества, в котором легче всего и проявляются подсознательные влечения, не вызывает никаких сомнений.

АНДРЕЕВ ДАНИИЛ ЛЕОНИДОВИЧ (1906–1959), русский поэт и мыслитель, мистик-духовидец. В годы политического заключения (1947–1957) написал поэмы, запечатлевшие его мистические созерцания «миров просветления» и «миров возмездия», и трактат «Роза Мира» — опыт метаисторического познания и план спасения человечества общими усилиями мировых религий — лепестков единой Розы.

Наследственность

[Об отце см. Л.Н. Андреев.]

Общая характеристика личности

«Приувязав мое младенчество К церквам, трезвонившим навзрыд, Тогда был Кремль, ковчег отечества, Для всех знаком и всем открыт').

Д.Л. Андреев. «Святые камни», 1950

«Интересная у Даниила была детская: на стене висела карта полушарий изобретенной им планеты… Была написана история государств этой планеты, а по стенам развешаны портреты императоров и политических деятелей этих государств». (Морозова, 1997, с. 379.)

«Будучи глубочайшим мистиком, он умел находить нужные слова даже для почти уже невыразимого. А там, где кончается все видимое, мыслимое и выражаемое привычными понятиями, там он сам создавал новые понятия, новые слова, новые наименования… Он ходил босиком в любую погоду, п даже по снегу. Даже по московскому асфальту он предпочитал ходить босиком, и если не часто делал это, то лишь потому, что на него оглядывались… Взял тапочки и вырезал на них подошвы!

Ноги казались обутыми, но… снизу были видны его босые пятки…» (Усова, 1997, с. 401.)

«…Я написала отчаянное заявление о том, что моего мужа, смертельно больного, допрашивают, и я прошу, — как странно это сейчас прозвучит! — психиатрической экспертизы…Даниила перевели в Институт им. Сербского, который не был тогда тем черным местом, каким стал позже. Через три-четы-ре месяца последовало заключение: “лабильная психика”. Это значило, что роковое заявление, из-за которого ему оставили срок, хотя и уменьшенный, он мог написать в состоянии депрессии». (Там же, с. 22.)

Особенности творчества

«Необычные черты его личности определили и особенности его творчества. Ощутимое, реальное — употребляя его термин — переживание иной реальности. Таким в 15 лет было для него видение Небесного Кремля над Кремлем земным». (Андреева, 1993, с. 10.)

«Спустя семь лет, когда Андреев учился на высших литературных курсах, озарение посетило его снова, во время пасхального богослужения в одной из московских церквей. С тех пор “прорывы в иной мир” случались время от времени, не играя, впрочем, значительной роли в жизни Андреева». (Вандерхилл, 1998, с. 350.)

«Я говорила о моментах в жизни Даниила Леонидовича, когда в мир “этот” мощно врывался мир “иной”. В тюрьме эти прорывы стали частыми, и постепенно перед ним возникла система Вселенной и категорическое требование: посвятить свой поэтический дар вести об этой системе. Иногда такие состояния посещали его во сне, иногда на грани сна, иногда наяву. Во сне по мирам иным (из того, что он понял и сказал мне) его водили Лермонтов, Достоевский и Блок — такие, каковы они сейчас. Так родились три его основных произведения: “Роза Мира”, “Русские боги”, “Железная мистерия”…Мне кажется, читая Андреева, убеждаешься в его стремлении быть, насколько хватает дара, чистым передатчиком увиденного и услышанного… Василий Васильевич Ларин, советский академик, физиолог, атеист, очень подружившийся в тюрьме с Даниилом, с удивлением рассказывал мне: “Было такое впечатление, что он не пишет, в смысле “сочиняет”, а едва успевает записывать то, что потоком на него льется”». (Андреева, 1993,