Он остановился на арене телеплощадки, там, где обыкновенно телеведущие похаживают, лицом ко мне, я за прикрытием ограждения моей гемисферы, их всего три там.

«Эдик, это ты? А то я тебя совсем не вижу, пятно вместо тебя. Я ослеп, ты знаешь?»

Проханов что-то вроде вздохнул. Потом сказал совсем не печально, не грустно:

– Скорее бы полная темнота навалилась. Великая Темнота.

Мы ещё о чём-то коротко переговорили, я – сидя за прикрытием ограждения, он – стоя у ограждения чуть внизу. Потом в громкоговоритель объявили, что осталась одна минута и его увели в его гемисферу.

Когда он ушёл, я стал вспоминать, как четверть века тому я прибыл из Приднестровья и лёг спать у него в кабинете, это было в газете «День» на Цветном бульваре в 1992-ом. Он тогда был худ, сух и с длинными волосами. Он принимал посетителей и всем говорил: «Вон Лимонов спит, из Приднестровья приехал, вон его вещмешок стоит». Так и было.

И вот он ослеп, слепнет. Рим это всё какой-то, а не Москва… трагедия сплошная…

Считалось, что зеркало имеет магические свойства и является входом в зазеркальный «мир инверсии».

«Сарматы считали, что в этих блестящих отполированных кружочках живёт двойник человека, а может быть и его душа. И если сородич умер, надо немедленно изломать в куски зеркало, разбить вместилище его души, двойника».

Преставление о том, что в зеркале обитает душа человека до нынешнего дня сохранилось у бомбейских суни, африканских зулусов и басуто, а также коренных жителей Новой Каледонии. Маньчжурско-тунгусский термин, обозначающий зеркало панапту, происходит от пана – «душа, дух»… Зеркало является, таким образом сосудом пту для «души».

В отеле «Милан» в Белгороде уже сидели ждали нас два опера, у входа в ресторан, откуда отлично видно всех входящих. Это был август, жарко. Два опера пили пиво.

Утром два других опера сидели в а/м напротив входа в «Милан». За время короткой, скорее, поездки в Прохоровку на место Курской битвы, опера сменили три автомобиля.

Старательность уживалась в них с провинциальной небрежной расхлябанностью. Либо им не был отдан приказ о негласном наблюдении и они не скрывались. (Запись за 20 августа 2016.)

Полковник А., высокий, продолговатый, голос зычный, синяя рубашка «на выпуск» (т. е. не заправленная в брюки), выпячивается животом. Но так как полковник высок, то живот его продолговатость не нарушает.

Так полковник не мог вначале поверить, что за ними следят. «Да ну, кому мы нужны…» Но убедившись, сделался на некоторое время зол: «Вот, падлы!»

«Вот, падлы!», – он изрёк в момент, когда наша группа огибала скульптуру, изображающую группу танков, сплетшихся в металлический танковый «Лаокоон». В этом месиве металла, гусениц, сбитых башен, сломленных танковых дул как могли выживать человеческие тела?

Вчера, когда ушёл товарищ, на дворе смеркалось. Я стал вглядываться и долго вглядывался в мою фотографию, я с велосипедом, она у меня стоит на подоконнике.

В кухне, мы с товарищем беседовали на кухне.

Это фотография в полный рост, это лето, у меня обнажён торс, красивые сухие мышцы, на раме привязаны рубашка и узелок с едой. Я «на речку» приготовился. Сзади – тёмная дыра подъезда дома № 13 по Поперечной улице. Мне на этой фотке двадцать лет.

Так вот я вглядывался, вглядывался и с ужасом вдруг понял, что это чужой мне человек. Я – чужой. Полное ощущение. То, что это я – это моё интеллектуальное убеждение и только. Тот парень жил и его нет давно.

Я его поглотил.

Но и это неточно. Он мне даже не родственник. Чужесть его мне была мне поразительна.

Я даже испугался.

Между тем это – лучшая моя фотография тех лет.

Мне там двадцать и это 1963 год.

Не так давно это было. А вот года не припомню. Ну до Майдана, вроде. Олени вроде разрыли на полуострове Ямал могильники с сибирской язвой. Или травы над могильником поели со спорами язвы. По телевизорам вся Россия могла видеть, как на ветру, в жуткой буре эвакуировались с узлами и узелками местные автохтоны. Шли, кривоногие, к вертолётам.

И как сжигали оленей. И мы никто ничего не поняли. Хотя это был, без сомнения, местный Апокалипсис.

И автохтоны, наверное, погибли, только от нас скрыли. Тысячи туш оленей пылали.

«У восьми кочевников Ямало-Ненецкого автономного округа (ЯНАО) подтвердился диагноз «сибирская язва», трое из них – дети. По данным местных властей на сегодняшний день из очага сибирской язвы госпитализировано 72 человека, в том числе 41 ребёнок, у остальных диагноз не подтвердился».

Это из текста от 1 августа 2016 года. Так что не до Майдана, а после. Текст опубликован на портале Вести. ru и называется «У ямальских кочевников обнаружили сибирскую язву».

Внимательно прочитав, обнаруживаешь явно намеренное сокрытие числа заболевших «кочевников».

Один раз сказано восемь, из них трое – дети, «подтвердился диагноз». В другом случае чуть дальше, сказано: госпитализированы 72, из них 41 ребёнок, «у остальных диагноз не подтвердился». Значит, у 72 подтвердился диагноз «сибирская язва».

Они все умерли? Возможно. Умерли 72 или 72 + 8? Мини-апокалипсис.

То ли воды подтопили старый могильник и споры разнесли, то ли жара до +35 ˚С в прошлое лето споры оживила. Но факт – была страшноватая эпидемия самой страшной болезни в мире, хуже вируса «Эбола».

Визуальные образы сильнее цифр.

Телевизор показывал тогда в августе, совсем недавно, горящие туши больных оленей. Пусть сквозь дым и издалека, но показывал. Как трескались, взрывались оленьи трупы от адского жара. И я видел кривоногих «кочевников» ямало-ненцев что ли, правильнее, наверно, ненцев с Ямала, со спины, шли они к вертолётам.

От сибирской язвы выздороветь, говорят, практически невозможно. Я читал, что умирает около 90 % заболевших. Таинственен мир бактерий. Иной раз они смешиваются в такие чёрные коктейли! Вся история болезни – от нескольких часов до 2-х или 3-х дней. Образуется мелкая язвочка, багрово-чёрная, быстро увеличиваясь в размерах от нескольких миллиметров до 8–15 сантиметров. Центр засыхает, становится чёрным, края – багрово вздутые. Ну да, это от животных, а вот говорят, что коты и собаки что ли, спокойно выживают…

Это у Гоголя Иван Иванович беззаботно ссорился с Иваном Никифоровичем, оба – беззлобные российские помещики XIX-го века. То-то было хорошо! Ну там забор усилили и в гости друг к другу перестали ходить. Но у Гоголя есть ещё повесть «Страшная месть».