Регносцирос, одетый в черные джинсы и такую же рубаху, расстегнутую до середины груди, некоторое время тяжело и задумчиво смотрел на меня, будто размышляя: то ли сразу раздавить, то ли послушать мое бесполезное «мяуканье», а уже потом наладить пинка.

Мне стало не по себе.

Он был другим – не тем мужчиной, к которым привыкли женщины моего мира. Он был Варваром из далеких времен, несмотря на дороговизну отделки комнат, живущий в пещере, в своем собственном внутреннем мире и своем укладе, который легко позволял поднять руку на неподчиняющуюся женщину. Баал жил Войной и Силой. Жил старыми матерыми принципами, где мужчине отведено главенствование, а женщине прислуживание.

Здесь, в своем доме, он имел право на любое поведение, любую злость, любые слова, и, сунувшись сюда, я сильно рисковала, но, тем не менее, сдаваться не спешила. Слишком сильно скребли изнутри вопросы, которые хотелось задать.

– Десять минут. И выпить.

После некоторого колебания, Регносцирос поднялся с дивана и неприветливо поинтересовался:

– Что ты пьешь?

– Все, кроме яда.

Он фыркнул.

– Хруст костей куда приятней корчащегося с пеной у рта тела.

– Да, у всех свои вкусы.

В баре звякнули бутылки.

Через полминуты на подлокотнике моего кресла появился стакан с чем-то крепким. Моих знаний не хватило для того, чтобы определить имя напитка по запаху – виски, брэнди, коньяк? При попытке вдохнуть шибало в нос так, что выступали слезы.

– За десять минут парами не нанюхаться. Если хочешь, чтобы подействовало, попробуй применить рот.

«Мда, ласковый мальчик…»

Я сделала глоток и закашлялась.

С дивана фыркнули еще раз.

Пытаясь отдышаться и заодно понять, как лучше всего начать разговор, я украдкой огляделась. От полыхающего камина в комнате было тепло, на мой взгляд, даже слишком. Гостиная отделана в темных тонах, множество вставок под камень и дерево. Черная кожаная мебель… В целом обстановка отчего-то неуловимо напоминала зал далекого неприступного замка, одного из тех, где жили суровые неразговорчивые хозяева, бледные прячущиеся по углам слуги и равнодушные промозглые сквозняки.

Пойло, наконец, растеклось по внутренностям теплом, перестав жечь горло, и тогда я решилась начать разговор.

– В общем, зачем я пришла…

Баал даже не посмотрел на меня, продолжая упираться хмурым взглядом в камин.

– …я некоторое время размышляла над тем, почему ты постоянно цепляешься ко мне и ведешь себя так, будто я чем-то тебе насолила, хотя я ни разу не перешла тебе дорогу и вообще не сделала ничего плохого…

Взгляд хозяина комнаты заметно потяжелел, но губы не разомкнулись.

– …и думаю, что нашла ответ на этот вопрос.

Циничная усмешка в ответ.

Что ж, лучше действовать быстро и прямо. Спокойно посмотрев в черные глаза, я мягко и уверенно проговорила:

– До меня в отряде был кто-то, кого ты любил. Женщина. Она что-то разрушила, предала тебя и, возможно, других. Кто-то пострадал. Но больше всего твое сердце.

Слова попали в яблочко – он взревел. Совершенно неожиданно этот огромный темноволосый мужчина с быстротой молнии подскочил с дивана и угрожающе навис надо мной исполинской глыбой – я вжалась в мягкую подушку под собой. Страшно. Но я была готова к гневу. Если ударит, то буду ходить с синяком (или ездить в кресле с переломанными костями, пока не дойду до Лагерфельда), но позорно не сбегу.

– Да что ты можешь знать!? – заорал он, оглушая. – Что ты вообще можешь знать?

– Только то, что у тебя из-за какой-то стервы до сих пор болит сердце. А я тебе ее чем-то напоминаю. Но я не пришла в отряд для того, чтобы плести интриги, можешь ты это понять или нет?!

Теперь орала я.

Он зло прищурил глаза и скрипнул зубами. Резко отпрянул обратно к дивану, взял со стола стакан и отошел к бару, чтобы наполнить его.

– Говорил я тебе, вали отсюда…

– Нет у меня тайных планов, и никем я не пытаюсь манипулировать. Прекрати оскорблять меня при всех! Ведь все это дойдет до того, что один из нас вылетит из отряда!

– Ну, ты-то не вылетишь, тебе нечего бояться. Ведь именно для этого ты так рьяно пытаешься завоевать расположение Дрейка.

Циничная усмешка резанула по нервам.

– Я не боюсь вылететь из отряда.

– Тогда зачем ты вьешься вокруг него? Чего ты хочешь? Привилегий? Защиты? Власти рядом с тем, кто способен тебе ее дать?

– Не надо мне власти, – тихо ответила я, – и привилегий тоже.

– Тогда зачем? Ты пришла поговорить? Вот и говори…

– Ты, правда, хочешь знать? – теперь горько стало мне. Может, сказать ему? Что я теряю, в конце концов? Раскрываться всегда тяжело, но, может, это поможет нам избежать недоразумений? Конечно, всегда существовал риск, что правда обернется грозным оружием против меня же самой, но недомолвки и гнусные предположения вконец измотали душу, и, посмотрев на Баала, я спросила: – ты ведь Менталист? Значит, увидишь то, что я тебе покажу?

Он замер. Затем кивнул. И тогда я сбросила с себя мысленный щит, которым укрылась перед прыжком, помня о том, к кому именно собралась в гости.

– Смотри.

Щит медленно растворился. А из сердца снова начали бить яркие лучи, делающие его похожим на солнце. Я чувствовала их каждый раз, когда думала о Дрейке. Любовь. Именно так она выглядела. И именно ее я все это время так тщательно прятала от посторонних глаз.

Но стоило раскрыться, как свет потек во всех направлениях. Обычно люди не видят его, лишь чувствуют, когда ощущают сильное чувство к кому-либо. Но по глазам Баала, я поняла, что он увидел. И застыл, удивленный. Медленно поставил стакан на барную стойку и покачал головой.

– Ты любишь его.

В комнате повисла тишина, прерываемая треском поленьев.

Я привычно схлопнула свет, мысленно поместив на него непроницаемую загородку. Этот трюк я научилась делать давно, еще в те времена, когда впервые поняла, что любовь можно не только почувствовать, но и увидеть. Наверное, обычные люди не смогли, но Дрейк был исключением, и он точно увидел бы. Даже сейчас у меня были сомнения, что было что-то, о чем начальник не знал. Но все же с загородкой было надежнее.

– Да, – ответила я, подняла стакан с пойлом и изрядно из него отхлебнула, – люблю. Вот тебе и все причины…

– Дура! – вдруг сказал Баал. Но не зло, а с горечью. Подошел к камину и уставился на огонь. – Точно дура.

Я обиделась.

– Это еще почему?

– Да потому что люди Комиссии не якшаются с обычными женщинами. Они вообще с женщинами дел не имеют. Ты об этом не знала?