– Разделить ложе… – горько усмехнулась Наташа.

– Ну да, – взгляд Винсепто опустился на ее мокрые от воды груди, которые Наташа тут же прикрыла ладонями. – Я – граф, и для любой пришлой разделить со мной ложе – за счастье.

– А выставить меня на обозрение куче народа это тоже – за счастье?

– Кто это и когда выставлял вас на обозрение? – нахмурился Винсепто.

– Кто же, как не ваше графство позволил глазеть на меня своим слугам, или кем они там вам приходятся?! – съязвила Наташа. – И объяснит мне кто-нибудь, наконец, где я нахожусь, и что происходит?

– А вам до сих пор никто ничего не сказал? – удивился граф.

– За последние три дня со мной вообще мало разговаривали. Все больше – «ложе делили». Твари!

– Вы преобразовались три дня назад? – уточнил Винсепто.

– Что значит – преобразовалась?

– Все пришлые первое время отказываются верить в преобразование, – вздохнул Винсепто. – Сейчас я вам все расскажу…

* * *

– Это шанс, моя дорогая! Шанс, который ни в коем случае нельзя упустить!

– Что вы имеете в виду, виконт?

Принцесса Истома одна из немногих, живущих в мире за стеной, имела в своих апартаментах зеркало. Обрамленное в резную деревянную раму, оно занимало расстояние больше половины стены в длину и в высоту – от пола до верхнего края стены. Принцесса седела напротив зеркала в плетеном кресле и наблюдала в отражении, как по комнате мечется худощавый мужчина, который выглядел примерно в два раза ее старше.

Не прошло и четверти часа, как она вернулась к себе после оглашения приговора двум лесным господам, а виконт Касоч – правая рука и лучший друг короля Халимона уже примчался к ней и сообщил сногсшибательную новость – ее родной брат, наследник престола, принц Ащук похищен лесными…

– Я имею в виду, что похищение вашего брата имеет лишь одну цель – обменять его на генерала Бовдо, – принялся объяснять виконт, продолжая бегать из угла в угол. – Это же очевидно! И так же очевидно, что завтра утром они пришлют для переговоров своих парламентеров. А теперь представьте, что перед самым началом переговоров лесные узнают о гибели своего обожаемого генерала. И представьте, насколько велико после этого трагического известия у короля Гурлия будет желание оставить в живых вашего братика?

– Вы хотите сказать… – Истома, наконец-то соизволила встать с кресла и повернуться лицом к виконту, который остановился и положил руки ей на плечи.

– Я хочу сказать, что лесные в отместку незамедлительно казнят принца Ащука. И тогда, моя дорогая, согласно закону, вы станете прямой наследницей. Вы понимаете?! Понимаете, что ни эти дегенеративные братья-герцоги, ни Его преосвященство после смерти вашего отца не будут иметь никакого права претендовать на высшую власть в Горном королевстве. Это значит, что вы станете королевой!

– Королевой! – выдохнула принцесса. – Но, как? Как осуществить ваш план?

– Вам не обязательно знать детали, – Касоч посмотрел принцессе в глаза. – Просто с утра не покидайте свои апартаменты, как можно дольше.

– И все-таки, – Истома обхватила себя за плечи, тем самым, прижав сверху пальцы виконта, – что именно вы собираетесь сделать?

– Выражаясь языком пришлых, – усмехнулся тот, – я собираюсь замочить одного и подставить другого. Другими словами, убить графа Бовдо, и свалить вину на пришлого Фролма.

– Но каким образом?

– А вот это уже детали, – вновь усмехнулся виконт Касоч. – Вам-то, надеюсь, нет дела до этого пришлого?

– Как сказать, – сверкнула глазками Истома.

– Что-что? – нахмурился Касоч, отстраняя принцессу от себя. – Уж не собираетесь ли вы…

– Пройдет совсем немного времени, и этот красавец-мужчина будет иметь честь предстать перед будущей королевой!

– Истома! – не удержался от выкрика виконт Касоч. – Страсть к мужчинам когда-нибудь тебя погубит!

– Но тебя-то страсть к женщинам до сих пор не погубила, мой дорогой… папочка…

* * *

Всю дорогу от здания суда до тюрьмы Фрол молчал. Мысли путались, но больше всего раздражала одна – какие-то люди вдруг решили, что жить ему, Фролу, осталось всего-навсего четырнадцать часов. А затем – «…путем четвертования, то есть отсечения топором по очереди левой руки, правой ноги…» Ну да, как же, разбежались! Руки и ноги ему еще пригодятся. Не говоря о голове. Которая должна упорядочить все эти путающиеся мысли, и в которой должен родиться план спасения.

Один раз из плена горных он уже убежал. Правда, тогда у него были связаны ноги, а теперь – руки, что гораздо хуже. Но не будут же держать его связанным все оставшееся до казни время! К тому же рядом с ним будет генерал Бовдо, а вдвоем они и веревки развяжут, и обязательно что-нибудь придумают. Не зря же идущий рядом генерал спокоен, как удав.

Однако надежды Фрола не оправдались. Во-первых, в тюрьме их с генералом развели по разным камерам, во-вторых, веревку на его руках развязывать не стали. Не успел он поразмыслить, что все это означает, и сделать пару безуспешных попыток самому избавиться от веревки, как капитан Клюгк и один из тюремщиков вновь пожаловали к нему в гости. Не говоря ни слова, они завязали пленнику глаза и куда-то повели.

Сопротивляться Фрол не стал. От вопросов тоже воздержался, справедливо рассудив, что нет смысла запрещать глазеть по сторонам, человеку, ведомому на смерть, а значит, убивать его они пока не собирались. Что ж, при сложившихся обстоятельствах любая прогулка предпочтительней заточения.

Судя по прошедшему расстоянию, из тюрьмы его вывели. Еще два-три поворота, и капитан Клюгк, все время придерживающий Фрола под локоть, приказал тюремщику оставаться на месте, а сам повел пленника дальше. Наконец, они остановились.

– Не пренебрегай своим шансом, приятель, – шепнул капитан Клюгк, снимая с глаз Фрола повязку.

Однако руки капитан ему так и не развязал, и ретировался, оставив Фрола одного в комнате, где почти две трети одной из стен занимало огромное зеркало. Фрол не очень удивился, когда помимо своего отражения увидел в зеркале ту самую «гестаповку», принцессу Истому, которая не отрывала от него заинтересованного взгляда во время, так называемого, судебного разбирательства. Он молча повернулся к ней и встретился со все тем же взглядом озабоченной самки.

– У тебя есть выбор, пришлый Фролм, – сказала она, подходя к нему и останавливаясь на расстоянии шага.

– Меня зовут Фрол, – поправил он.

– А мне почему-то больше нравится называть тебя Фролм, – сказала Истома, напомнив ему барона Волленвейдера. – Так вот, Фролм, приговор оглашен, и казнь должна состояться завтра днем. Но я – королевская дочь, и уговорить отца помиловать одного пришлого мне ничего не стоит.

– Для чего?

– Этот наивный вопрос граничит с глупостью, – снисходительно улыбнулась она.