Вообще железнодорожный мир скромен по своей природе. К сожалению, долгое время железная дорога воспринималась обществом как область какого-то прикладного, а не всенародного значения. Только в начале XXI века началось серьезное переосмысление транспортными учеными и историками участия железных дорог в судьбе страны, их не только экономической, но и социальной связи с жизнью и историей России. Чугунка, подобно истинному труженику, не задумывается о своем значении — она просто неутомимо делает свое дело — и всё. Гремят ее колеса — и это привычно и надежно.

Люди, составившие России имя и славу в цивилизованном мире, сумевшие в аграрной, глухой, как некоторые до сих пор считают — «отсталой» — стране, в короткие сроки сотворить настоящие инженерные чудеса, создать сооружения, прослужившие по 100 с лишним лет, — эти люди, в сущности, неизвестны. Какая несправедливость! Журавский, Белелюбский, Проскуряков, Кербедз, Кнорре, Передерий, Николаи, Патон — такие имена школьникам, по идее, без запинки надо бы называть на уроках истории.

Штрихи к портретам инженеров-путейцев. Вот Станислав Валерианович Кербедз: «Когда „король репортеров“ 70-х годов XIX века Шрейер провел, как он писал, „объезд“ (слово „интервью“ еще не употреблялось. — А В.) со всеми крупными книготорговцами и издателями столицы, задавая всем один вопрос — какой слой русского общества больше всего покупает книги, владелец книжного магазина и издатель М. О. Вольф сразу же, не задумываясь, ответил: „Больше всех покупают книги в данное время инженеры. Это наши благодетели: ими только и держимся теперь мы, книготорговцы. Они единственные крупные у нас покупатели“. А самым надежным и постоянным клиентом Вольфа в течение всей своей долгой жизни был Кербедз. Он покупал буквально все, какие только выходили во Франции, в Германии, в Англии, в Америке новые сочинения по инженерному искусству, прикладной механике, строительному делу и прочему. С туго набитым деньгами портфелем приходил он нередко в магазин, а уходя, смеясь, заявлял: „Придется у вас просить двугривенный в долг на извозчика, все деньги оставил в вашей кассе“». (Между прочим, в своей среде Кербедза называли «Нестор инженеров». Чтобы присвоить такое прозвище, нужно было по меньшей мере знать, кто такой Нестор…)

Вот Дмитрий Иванович Журавский: «Не могу, знаете ли, людьми командовать. Как бы хорошо было делом управлять, а власть не показывать».

А вот Николай Аполлонович Белелюбский:

«Шел балет.

— Ника, что вы там рисуете? — Веер небрежно коснулся руки, в которой он держал записную книжку. Странички ее пестрели схемами опор и пролетных строений. — Как не стыдно! — шепнула она. — Балет… и наброски частей мостов. Право, Ника, вы одержимы…

— Нисколько, дорогая, — ответил он, улыбаясь. — Вы и музыка вдохновляют меня, а мосты, как и балет, изящны и возвышенны…

Так, шутя, ответил своей невесте молодой инженер путей сообщения Николай Аполлонович Белелюбский…»[14]

Вот так!

Недаром до революции звание «инженер-путеец» соответствовало званию «гвардейский офицер». Между прочим, в первой половине XIX столетия у них и форма была очень похожа: у путейцев тоже были и шпаги, и плащи, и аксельбанты, и треуголки, и эполеты. Это были люди в звании, служилые; чины, а не чиновники.

«Путеец»[15] — вообще имя старое, с большой традицией ремесла и культуры. Звание это в старину означало принадлежность к просвещенной части общества. Путейскую «зеленую лягушку» — этот неофициальный, как сейчас сказали бы, логотип института Корпуса инженеров путей сообщения сам царь Николай утвердил. «Когда императору Николаю I представлен был для утверждения образец патента (диплома) на звание инженера путей сообщения, на котором изображены были все атрибуты специальности инженеров путей сообщения, государь заметил, что недостает изображения лягушки, и собственноручно нарисовал ее. С тех пор на всех патентах, выданных в царствование императора Николая I, в числе орнаментов красовалась и лягушка. Альманах Корпуса путейцев так и назывался: „Зеленая лягушка“. В дальнейшем на ежегодных празднованиях дня основания института зеленая лягушка изображалась во всех объявлениях о балах, а ее изваяние высотой около 60 см устанавливалось в вестибюле института. Кроме того, выпускались серебряные значки, на оборотной стороне которых также изображалась лягушка..»[16]

В 1910 году, в день празднования столетия института, выпустили специальный жетон с изображением обитательницы болот и изготовили особую пепельницу в виде лягушки. Под знаком зеленой лягушки были выпущены в жизнь люди, составившие истинную — не в нынешнем понимании этого слова — элиту общества.

Служащие железных дорог России до революции четко делились на «чинов не из инженеров», носивших в фуражках эмблему (арматуру) с изображением венка и герба Российской империи, и «инженеров ведомства путей сообщения», имевших на фуражках известную красноречивую трудовую эмблему: перекрещивающиеся топор и якорь. В 1932 году особым приказом НКПС она была заменена на другую, дожившую до наших дней: перекрещивающиеся французский ключ и молоток[17].

Строгость, простота, значительность, солидность, элегантность есть в форме одежды инженеров-путейцев, особенно начала XX века — чеховской и бунинской поры. Такие костюмы никак не назовешь кителем, формой и тем более спецовкой и даже кафтаном (так торжественно величался железнодорожный костюм до революции). Это именно мундиры, которые заслужить надо. Не каждому служащему было дано такой мундир носить! Недаром форма служащих железной дороги официально делилась на форму «для инженеров» и «не из инженеров».

Двубортный костюм путейца отличался знаменитыми серебряными пуговицами в два ряда, послужившими материалом для стольких острот в адрес служителей чугунки («туповат ваш брат железнодорожник, зато пуговицы по брюху в два ряда» — эту шутку, между прочим, приводит писатель и железнодорожник Виктор Астафьев в романе «Последний поклон»). Компактная фуражка, напоминающая морскую, с известным старинным символом ведомства путей сообщения «топор и якорь», тяжелая шинель (устойчивая к ветрам!), темно-зеленый, под цвет лягушки, форменный мундир с изящными, тонко прописанными знаками различия в петлицах и массивной эмблемой на груди, щегольские по тем временам ботинки с хлястиками, белая рубаха, манишка и самое главное — бабочка, словно у какого-нибудь художника или музыканта. Бабочка — свидетельство мирного и творческого предназначения деятельности.