я поднялся в свой номер, был уже поздний вечер, и мне захотелось принять душ, выпить пару крутых мартини и съесть кусок прожаренного мяса. Поэтому я зашел в душ на пятнадцать минут, побрился, намазал лицо бальзамом после бритья (таким, каким пользуются мужчины), натянул вечерний костюм от Savile Row, завязал не совсем идеальный шелковый бант и направился в Peak Grill, где, как мне сказал консьерж, будет все, что я захочу. Он не сказал этого, но по его глазам можно было предположить, что я найду немного больше, чем рассчитывал.

Он не ошибся. Консьержи пятизвездочных отелей очень редко ошибаются.

Когда я приехал, солнце только-только теряло свою хватку и бросало ржавый отблеск за стальные и стеклянные башни города, зажигая окна апокалиптическим огнем и грязно-красным дымом. Я облокотился на барную стойку и сказал бармену, что мне нужен Vesper Martini.

Это был крупный австралиец в бордовом жилете, и он улыбнулся.

"Вы же знаете, что это невозможно, сэр. Они просто больше не производят ингредиенты. Но я могу сделать почти то же самое, черт возьми".

"Попробуйте, только не взбалтывайте".

Он засмеялся: "Как будто я осмелюсь!"

Пока он смешивал ингредиенты с колотым льдом и взбалтывал их, я мысленно собирал ингредиенты этого дня и гадал, какой коктейль из них получается. У меня было очень мало фактов. Эдвард Хэмптон был застрелен на сравнительно близком расстоянии кем-то, чья рука не дрожала. Кто-то разнес его дом. Кто-то оставил нож на полу в гостиной. Кто-то забрал содержимое конверта, адресованного Марион.

С другой стороны, как Гейзенберг и его приятели в Дании постоянно пытались объяснить Эйнштейну и Шредингеру, нельзя отделить наблюдателя от того, что он наблюдает. Они являются частью одной и той же вещи. Так что фактов было больше, чем эти. Был факт, что Зимо Чу, он же Рен Человек, взял на себя труд предупредить меня, чтобы я покинул Манилу и не расследовал исчезновение Хэмптона. Кроме того, было известно, что Зимо Чу работал в отделе Táotài bù Министерства государственной безопасности в качестве наемного убийцы.

Эти факты позволяли предположить, что Марион наткнулась на чрезвычайно ценную информацию и передала ее Хэмптону, сделав себя при этом главной мишенью. Возможно, она была неосторожна и ее раскрыли. В результате Хэнсон был убит, а она сбежала. Впрочем, это предположение.

Что касается остальных членов ячейки Хэнсона, то мне еще предстояло поговорить с Хоффстаддером, Хуаном Кармоной, работавшим на филиппинское министерство иностранных дел, и доктором Феликсом Маркосом, заведующим новой кафедрой вирусной кибернетики в Филиппинском университете. Можно было с уверенностью предположить, что, если только их должности не были очень надежными, все они тоже уже ушли бы на дно.

Паренек Оззи закончил смешивать напиток и налил его в стакан для меня: "Взболтать, не размешивать", — сказал он, позолотив лилию.

Я взял его, отпил глоток и почувствовал рядом с собой извилистое, но мягкое присутствие. Я повернулся посмотреть и увидел, что на табурет рядом со мной забралась изящная женщина в коктейльном платье из красного бархата. У нее были глаза цвета грешного темного шоколада, черные как грех волосы, собранные в пучок, загорелая кожа, натянутая на совершенно безнравственную шею, плечи и изгибы, которые для целомудрия были тем же, чем бекон для вегетарианцев.

Она использовала полные красные губы и очень белые зубы, чтобы затуманить мой разум улыбкой: "Игристую воду", — сказала она бармену со смутным акцентом Восточного побережья, который никуда не годился. Затем она обратилась ко мне: "Не возражаете, если я присоединюсь к вам?".

Глава Девятая

Я сделал еще один глоток своего мартини и аккуратно поставил его на барную стойку.

"Это тот момент, когда я говорю: "Вовсе нет", а ты срываешь парик и выдираешь зубы?".

Она слегка нахмурилась, но не наморщила лоб: "Извините, я не понимаю".

Я оперся одним локтем на барную стойку и снова нахмурился: "Я прошу прощения. Я шутил. Наверное, вы никогда так не поступаете".

"Нет, если я могу избежать этого. В школе это не одобряется".

"Возможно, им следовало отправить меня в школу. Меня зовут Мейсон, Алекс Мейсон".

В ее глазах было больше юмора, чем на губах: "Если бы нам разрешили, я бы взяла вас за руку".

"И что бы вы с ней сделали, когда она у вас будет?"

Она изогнула изящную бровь: "Ну, конечно, пожала бы ее и сказала "Как поживаете?". Меня зовут Эйла".

"Эйла?"

"Капитан, капитан Эйла Галлин".

"Капитан…" Это был не совсем вопрос, но он напрашивался на ответ.

"Пехота ЦАХАЛа, затем полевая разведка".

Я кивнул: "А теперь Моссад".

На этот раз ее улыбка была немного теплее: "Не совсем достойно Холмса. Думаю, доктор Ватсон мог бы это сделать".

"Итак, я полагаю, вы присоединились ко мне не из-за моей точеной внешности и дебоширской сметливости".

Она умудрилась прищурить глаза, поднять бровь и выдать однобокую улыбку одновременно: "Это много воздуха, — сказала она, — и большая его часть горячая. Хотите занять столик?"

Я кивнул: "Конечно".

Мы отнесли наши напитки за тихий столик, откуда открывался обширный вид на Манилу, погружающуюся в смоговую тьму, пронизанную миллионом крошечных точек света.

Галлин устроилась на сером мягком стуле, а я сел напротив, пытаясь представить, как она выполняет прямые и боковые удары с камуфляжной краской на лице. Это было нелегко. Прежде чем я успел что-то сказать, она сразу перешла к делу.

"Давай не будем терять время, Мейсон. Позволь мне сказать тебе, почему я здесь".

"Что, никаких светских бесед? Ты не хочешь поговорить о погоде? Я считаю, что Нью-Йорк прекрасен в это время года".

Она оставалась невыразительной, пока я не закончил, а затем спросила " Закончили?".

Я пожал плечами и развел руками: "Заметано".

"Мне не нужно говорить вам, что Соединенные Штаты — наш ближайший союзник".

"Согласен".

"Но даже с близкими союзниками вы не всегда делитесь всем". Она жестом указала на меня: "Вы сами, в ваших разговорах с Агентством, не делитесь всем, и они не полностью открыты с вами, а ведь вы даже не союзники — вы одна и та же страна".

"К чему вы клоните?"

"Я хочу сказать, что у Моссада и ОДИНа не всегда были самые кооперативные отношения…"

"Один? Разве он не какой-то норвежский бог или что-то в этом роде?"

Она вздохнула и достала свой мобильный из сумочки: "Один Одноглазый", — сказала она, набирая номер: "Бог войны и магии".

Она не подносила телефон к уху, а просто смотрела на него. Через мгновение она сказала: "Добрый вечер, Неро,