— Остров Бейнбридж — превосходное место для писателей, да и для художников тоже. Стоит только взять перо или кисть, и сюжеты или картины появятся сами собой.

Я кивнула, больше думая об истории, разворачивающейся на страницах дневника, чем о собственном творчестве.

— Ты голодна?

— Очень!

Джек отвел меня в столовую, усадил за стол и принес салат из рукколы и фенхеля с тертым пармезаном, блюдо с палтусом, спаржу, политую соусом бешамель, и свежеиспеченные булочки.

— Угощайся, — предложил он, наполняя мой бокал.

— Мужчина, и так хорошо готовит… впечатляет! — сказала я, взяв салфетку.

Джек озорно улыбнулся.

— Что и планировалось.

Мы болтали без остановки под мерцающий свет свечей. Джек рассказал мне, как в летнем лагере он ходил во сне, а когда проснулся, к своему ужасу увидел, что чуть не залез в постель к вожатому. А я вспомнила, что однажды на уроке грызла ручку и не заметила, как она протекла, и мне пришлось целых два дня ходить с перепачканным чернилами ртом.

Я рассказала ему и о Джоэле, но хотя бы не плакалась и не жалела себя. Изложила историю краха наших семейных отношений — впрочем, только потому, что выпила. Белое вино развязывает язык.

— Не понимаю, — покачал головой Джек. — Как это он тебя упустил?

К моим щекам вновь прилила краска.

— А ты был женат?

Джек на мгновение смутился.

— Нет, мы живем вдвоем с Рассом.

Я вспомнила золотистого ретривера, которого видела на пляже.

— Расс! — позвал Джек.

Сверху донесся глухой стук, потом по ступенькам протопали четыре лапы. Пес вбежал в гостиную, направился прямиком ко мне, обнюхал и плюхнулся задом на мою ногу.

— Ты ему нравишься, — заметил Джек.

— Правда? С чего ты взял?

— Он сидит на твоей ноге.

— Э-э… да.

Мне вдруг стало интересно, все ли собаки так делают, или только Расс.

— Он садится на ногу лишь тем, кого любит.

— Ну, рада, что он меня одобрил, — улыбнулась я.

Пес уткнулся мордой мне в колени, оставляя на кофте клочья шерсти. Джек убрал со стола, отказавшись от моей помощи, и жестом пригласил меня подойти к задней двери.

— Хочу тебе что-то показать.

Мы прошли через задний двор — квадратик аккуратного газона с разбросанными кое-где камнями, — и остановились у строения, похожего на садовый сарай.

— Моя мастерская, — сказал Джек. — Тогда на берегу ты сказала, что хочешь посмотреть мои работы.

Я нетерпеливо кивнула. Джек привел меня в сакральное место, чтобы впустить в свой тайный мир. Это как если бы я дала ему почитать свои первые неуклюжие наброски. А я никому не даю читать черновики.

Картины стояли на мольбертах и просто у стен. В основном, морские пейзажи, но я заметила среди них один-единственный портрет: необыкновенной красоты девушка со светлыми волосами до плеч смотрела на залив. На ее лице застыло печальное выражение. Эта картина отличалась от всех остальных. Я присмотрелась и заметила, что девушка на ней своим соблазнительным, однако немного потерянным взглядом слегка напоминает женщину с фотографии на каминной полке у Генри, только без налета старомодности. Кто это? Мне захотелось узнать историю девушки и почему Джек написал ее портрет, но я чувствовала, что не стоит касаться этой темы, и потому с искренним восхищением обратилась к другим работам.

— Какая манера письма, свет… просто потрясающе! — сказала я, старательно отводя взгляд от мольберта с портретом загадочной незнакомки. — Ты необычайно талантлив.

— Спасибо.

Стемнело, сквозь окна мастерской лился лунный свет. Джек схватил альбом и, сжав губы, подошел ко мне.

— Сядь, пожалуйста, сюда, — попросил он, показывая на табурет в углу.

Я послушно села. Джек взял другой табурет, сел, снова вскочил и сосредоточенно обошел меня вокруг. Потом положил альбом и встал прямо передо мной. Он стоял так близко, что я чувствовала его запах. Я смущенно поправила волосы и одернула кофту. Джек осторожно взял меня за подбородок и повернул мою голову в профиль к лунному свету. Провел ладонями по моей шее, и у меня по рукам побежали мурашки. Расстегнул воротник кофты, обнажив ключицы и верхний край майки. Холодный воздух коснулся кожи, но я не вздрогнула. У меня мелькнула мысль, что, возможно, у себя дома Джек очаровывает всех женщин одинаково — ужин, собака, портрет.

— Превосходно. Посиди минутку.

У меня затекло все тело, я озябла, но терпеливо держала позу, пока Джек сидел напротив и лихорадочно рисовал. Потом он встал и показал мне рисунок.

— Вот это да! — вырвалось у меня. — То есть очень хорошо получилось… так похоже!

Когда я была маленькой, в Портленде меня нарисовал уличный художник. Нос вышел кривым, а рот — слишком большим. Однако Джек… Джек нарисовал меня. Он аккуратно вырвал из альбома листок с наброском и поставил на мольберт.

Мы вернулись в дом, где в камине трепетали языки красновато-оранжевого пламени. Джек включил CD-проигрыватель.

— Так как прошлой ночью мне пришлось убежать пораньше, предлагаю продолжить танец сегодня, — сказал он, беря меня за руку.

Меня очаровал этот старомодный жест. В последний раз меня приглашали на танец (школьный выпускной не считается!), когда мне было лет семнадцать. Я встречалась с парнем на два года старше, соло-гитаристом гаражной панк-группы. Мы медленно кружились под «Рамоунз»[9]целых невероятно романтичных пять минут, пока папа не вернулся с работы.

Джек отодвинул журнальный столик и вывел меня на середину гостиной. Зазвучала прекрасная мелодия в исполнении большого джазового оркестра.

— Старая запись, — объяснил Джек, прижимая меня к себе. — Узнала?

Я замялась.

— «Душой и телом». Одна из самых красивых песен о любви.

У меня по рукам побежали мурашки.

— Ты ее знаешь? — спросил он, заметив мою реакцию.

Я кивнула. «Душой и телом»? Как в песне Эллиота и Эстер? Не знаю, приходилось ли мне слышать эту песню раньше, но музыка, слова… Конечно, это их песня. Печальная и в то же время полная надежды.

Джек прижал меня к себе, его дыхание ласкало мою шею, я ощущала крепкие мышцы его спины. Наши тела двигались под музыку, и он осторожно коснулся губами моего лба.

— Таких девушек, как ты, редко выносит на наш берег, — прошептал он, когда песня закончилась.