рядом Роман покосился, но ничего не сказал. Да и о чем им теперь говорить? После всего, что они… натворили?

***

— Давай, я помогу донести до квартиры сумку?

— Она легкая.

— И все-таки…

— Езжай домой, Рома. Уже очень поздно.

На улице и правда уже глубокая ночь. И они устали оба. О том, в каком состоянии находится Марфы, даже думать страшно. Ее бы сейчас в горячую ванну, потом влить в нее пару бокалов вина, укутать в одеяло и гладить по голове. Только кто ж ему это позволит.

— Хорошо, — и кивнул коротко. А потом обнял. И пофиг, что она дернулась от его прикосновения. Что замерла и даже не думала обнять в ответ — хотя так жарко обнимала его и руками и ногами меньше суток назад. Рома убеждал себя, что это ничего не значит, что пофиг и что ему не больно. Главное, что Марфа здесь, в Москве. А сам Рома сделает все, что от него зависит, чтобы оформить ее развод как можно быстрее. — Отдыхай. Завтра позвоню.

Она уходила к подъезду так быстро, будто убегала.

И это тоже пофиг.

***

— Папа! — Марфа пискнула и завозилась. — Папа, ты меня так придушишь!

— Немного придушить тебя в педагогических целях будет нелишним, — а потом Тихон Тихий напоследок крепче сжал руки — и ослабил их, но не разжал. Погладил дочь по голове. — Ты хоть представляешь, как мы по тебе скучали?

Марфа готовилась весь день к визиту в отчий дом. Пыталась, по крайней мере. А теперь вот стало ясно, что вся ее подготовка — псу под хвост. И ничего не стоит. Потому что от этого отцовского вопроса она просто взяла — и разрыдалась.

Отцова рука на ее голове замерла. А потом послышался его растерянный голос.

— Так, я ни хрена не понимаю…

Марфа продолжала рыдать, когда она из отцовых рук перекочевала в руки мамы.

— Марфуша, девочка моя, что случилось?

Марфа думала о том, как сказать родителям о причине своего возвращения. Ничего путного не придумала. А теперь и вовсе…

— Тиша, выйди, нам надо посекретничать, — услышала Марфа голос матери.

— Нет, мама, не надо, — Марфа шмыгнула носом и вытерла щеку о мамино плечо. — То, что я хочу сказать… мне надо вам сказать обоим. Я… я приехала, потому что ушла от Клауса. Мы разводимся.

Раздался свистящий выдох отца.

— Если он тебя хоть пальцем… В землю урою…

***

— Нет, папа, нет! — Марфа даже оторвалась от маминого плеча — и тут же снова в него спряталась. На такое напряженное, с совершенно бешенными глазами лицо отца она смотреть на могла. — Нет, папа, Клаус меня ничем не обидел, правда!

— Да? А что тогда…

— Тиша, иди, завари чай!

— Да чего его заваривать? — пробурчал отец. — Заварен пятнадцать лет назад и разлит в тару по ноль пять.

— Иди уже!

Негромко щелкнула, закрываясь, дверь. Марфу мягко повлекли к дивану.

— Ну, хорошая моя, что случилось?

Мамины руки гладили по голове. Марфа старательно дышала носом, пытаясь успокоиться. Как же все нелепо вышло. Не так она планировала… Хотя она вообще этого не планировала.

— Просто я совершила ошибку, мама. Я ошиблась, когда вышла замуж за Клауса, понимаешь?

— Понимаю. Ошибка. Ничего страшного.

— Ничего страшного? — всхлипнула Марфа. — Ничего страшного?! Мама, мне уже тридцать лет! Я, как малолетняя дурочка, сначала выскакиваю замуж, а спустя несколько месяцев сбегаю от мужа, пождав хвост! И это — ничего страшного!

— Абсолютно, — материнские губы прижались к виску. — Марфут, ошибка — это всего лишь метод познания жизни. Тебе не уже тридцать, а всего тридцать. Я гораздо старше, и ты думаешь, я не совершаю ошибок?

Нет, мама, таких ошибок ты не совершаешь. Вряд ли ты когда-то изменяла своему мужу. Я в этом уверена. Уверена в тебе и в папе. И в кого я такая… идиотка?!

— Я чувствую себя просто дурой, мама… — обреченно выдохнула Марфа. — Такой дурой….Я столько глупостей натворила… страшных глупостей…

— Глупость — это понимать, что ты совершаешь ошибку, и ничего не делать для ее исправления.

— Мам, ты не понимаешь. Не все ошибки можно исправить.

— Просто есть ошибки, для исправления которых может не хватить длины жизни. Вот и все.

Вот и все. Как у тебя все просто, мама.

Но почему-то стало легче. И мама это почувствовала.

— Марфуш, может, ты у нас какое-то время поживешь? Чтобы тебе не быть одной?

Марфа даже улыбнулась. Родители неисправимы. И считают, что их дом — лучший в мире для их детей. Наверное, это так и есть. Хорошо, что в мире есть место, где тебе всегда рады и тебя всегда примут. Но Марфа чувствовала, что со всем дерьмом, которое она наворотила в своей жизни, ей надо справляться самой. Одной.

— Спасибо, мамуль, но я лучше у себя. Правда. Не обижайся, но…

— И не думаю обижаться. Ты просто помни, что в этом доме тебя всегда примут.

— Я помню, — Марфа улыбнулась маме в плечо.

— Что делать планируешь?

— Не знаю, — Марфа вздохнула и села ровно. — Приду в себе после приезда — и возьмусь за поиски работы.

— Папа будет рад взять тебя к себе.

— Ой, нет! — Марфа даже рассмеялась. — В том смысле, что я ценю, но лучше как-то сама.

— Сама, все сама, — вздохнула мама. — Ладно. Но помни, что если что…

— Я помню, мама.

— Хорошо. А с разводом как? Там же какие-то сложности, наверное, раз он гражданин другой страны.

— Рома обещал помочь.

Марфа даже зажмурилась. Зачем она это сказала?! Зачем родителям знать, что Рома может иметь какое-то отношение ко всему этому?!

— Рома обещал помочь? Замечательно. Хорошо, что у нас есть Рома.

То, что у нас есть Рома, мама, это полный пиздец.

***

— Ну, что там?! — Тихон разливал пятнадцатилетний чай по бокалам.

Варвара покосилась протянутый ей пузатый бокал — и решительно взяла его в руки. Пригубила.

— А вот не знаю.

— Как — не знаешь?! О чем вы там шушукались полчаса?!

— Что-то крутит и ломает нашу дочь, Тиш, — Варя медленно вращала в пальцах бокал. — А что — я не пойму. Но девочка справляется. — Тихон лишь фыркнул, а Варвара неумолимо продолжила. — Она же вернулась, с этим недо-мужем собирается разводиться. Что тебе еще надо?

— Причины понять.

— Ты в тридцать лет много отчитывался перед родителями?

Тихон сердито посопел носом, отхлебнул пятнадцатилетнего чая. А Варя продолжила:

— Марфа сейчас переживает какой-то непростой этап в своей жизни. Клаус — часть этого этапа. Кажется, пройденная. Это все, что я знаю. А еще, — Варя задумчиво покрутила бокал — а потом решительно его опустошила. —