изготовлении одежды. У палеолитических охотников Восточной Европы, не знакомых с ткачеством, меандр появился скорее всего в результате усложнения зигзагов, нередко выгравированных на их костяных предметах. Заслуживает внимания и остроумное предположение советского палеонтолога В. И. Бибиковой. Однажды она рассматривала топкий срез — шлиф бивня мамонта и неожиданно заметила, что пластинки дентина образуют на ном в поперечном разрезе что-то вроде меандра. То же наблюдение вполне могли сделать и палеолитические люди, изо дня в день обрабатывавшие Мамонтову кость, после чего им захотелось воспроизвести красивый естественный узор на браслете и других своих вещах{87}.

Не зная всех звеньев эволюции того или иного орнамента (а из-за отрывочности и скудости наших источников так чаще всего и бывает), мы рискуем истолковать его абсолютно неверно. Исследователь, руководствующийся только поверхностным сходством узоров с какими-нибудь реальными явлениями, очень быстро может оказаться в положении фон Штейнена, приняв свинью за змею. Наклонный Г-образный меандр, пожалуй, похож на головы лошадей, но вряд ли серьезно говорить на этом основании о коневодстве у населения берегов Оки во II тыс. до н. э., украшавшею такими узорами глиняные горшки. Хотелось бы видеть в точках на керамике земледельцев трипольской культуры — семена, в вертикальных или косых линиях — струи дождя, необходимого для урожая, а в спиралях — движение солнца по небосводу. Но не менее вероятными будут и другие гипотезы, где внешнее сходство и справки о хозяйственной базе не играют никакой роли. Ведь искусство очень редко отражает жизнь прямо и непосредственно. У мореходов-финикийцев не было статуй морских божеств. По картинам импрессионистов, воспевавших радость бытия, не чувствуется, что это — создания голодных, непризнанных художников.

Может быть, тогда вообще расшифровки не нужны? Не лучше ли расценивать первобытный орнамент как простое украшение? Нет, тому противоречат огромный этнографический материал, да и многие археологические факты. В Музее Грузии в Тбилиси хранится костяное палеолитическое орудие из пещеры Гварджилас-клде. На нем вырезаны какие-то линии с овалами на концах. Гравер старался, чтобы с каждой стороны их оказалось по семь штук, но, не рассчитав размеры орнаментального поля, вынужден был на одном его краю расположить их теснее, чем на противолежащем (рис. 24). Это некрасиво, но, очевидно, для человека важны были не правильные интервалы, а количество стрелок. Подсчет элементов орнамента на некоторых палеолитических изделиях показывает, что число их кратно 3, 5, 7, 10{88}. Магия чисел — типичная черта обрядов всех эпох и континентов. О ней немало написано этнографами, историками древнего мира и средних веков (она повлияла, скажем, на построение «Божественной комедии» Данте).

Рис. 24. Костяное палеолитическое орудие с гравировкой из пещеры Гварджилас-клде в Грузии

Иногда у древних вещей пышным узором покрыты спрятанные от глаз зрителя участки — днища сосудов или оборотная сторона блях, нашивавшихся на одежду. С эстетической точки зрения это бессмысленно. Но декоративные качества предметов не всегда волновали тех, кто их изготовлял. Дело в том, что, к примеру, бляха из Мальты с выгравированными на обеих плоскостях змеями, кругами, спиралями была не брошкой, а амулетом, оберегом.

На керамике бронзового века мы находим подчас обособленные элементы орнамента — не пояс ромбов, а один ромб, не несколько треугольников, а один{89}. Такое пятно на стенке горшка трудно расценить как украшение, но для людей, пользовавшихся сосудами, в одном ромбе заключалось не меньшее содержание, чем в 10–12. Как ни сложна расшифровка орнамента, все же отдельные знаки на посуде с достаточным основанием отождествляются с культовыми символами, например солнечными. Это — круг с перекрестием, крест с загнутыми концами.

Даже в наши дни разные народы мира по-разному украшают свои дома, глиняные кувшины и тарелки, обувь и т. д. Для первобытного общества это характерно в еще большей степени. По татуировке на теле и вышивке на одежде индеец или австралиец сразу узнает, к какому племени принадлежит человек, откуда он пришел. Показательны и мотивы орнамента, преобладающие в той или иной местности, и приемы нанесения его. В период неолита и бронзы орнамент на глиняных горшках в одних районах выполнен кистью и краской, в других — всякого рода штампами, преимущественно галькой или костью с зубчиками, в третьих — при помощи шнура, в четвертых — острой палочкой.

Но как наскальные изображения и статуэтки из камня и кости были одновременно объектами культа и произведениями искусства, так и магическая сущность орнамента нисколько не мешала тому, что он придавал красоту орудиям и обиходной утвари. Вот сосуды трипольской культуры. Вылепленные из глины очень высокого качества, отмученной, очищенной ото всех примесей, обожженные в специальных печах при температуре 700–900 °C, они имеют сложный, а иногда даже вычурный профиль. У ваз — вздутая верхняя часть и плавно сужающаяся ко дну нижняя, резко отогнутые наружу венчики и крутые плечи. С этими формами хорошо сочетаются криволинейные трипольские узоры. Весь сосуд оплетают спиральные ленты, вторя своими витками изгибам его стенок. Орнамент на ранней трипольской керамике — прочерченный, на поздней — расписной. Желтая после обжига поверхность глины служила естественным фоном, оттенявшим полосы красновато-коричневого, черного и белого цвета. Красочная гамма уравновешена и гармонична. Она не приходит в противоречие ни с формой предмета, ни с мотивами орнамента. Общий облик трипольской керамики удивительно цельный, эстетически выразительный (рис. 25, 7).

Посмотрим теперь на коллекции, добытые при раскопках курганов другой культуры бронзового века — срубной, распространенной во II тысячелетии до н. э. в степях Поволжья и Северного Причерноморья. Формы посуды здесь значительно примитивней, чем в Триполье. Преобладают два типа — цилиндрические банки и острореберные горшки, как бы составленные из двух конусов. Прямым линиям, очерчивающим профиль этих сосудов, отвечают и угловатые узоры — зигзаги, елочки, ромбы, меандры, треугольники, городки (рис. 25, 4).

То же продуманное соотношение формы и декоративных элементов отмечается повсеместно. Прямоугольные фигуры типичны для росписи анауских чаш с отвесными стенками (рис. 25, 2) из Туркмении, криволинейные — для степной катакомбной и закавказской куро-араксинской керамики с выпуклым туловом. Солнечные знаки или розетки на днищах мы увидим на фатьяновской посуде из Волго-Окского района и на карасукской — с Енисея, ибо и у той, и у другой сферический или шаровидный корпус. Следовательно, первобытный орнамент подчинен не только требованиям культа, но и законам искусства.