В свои выходные я не хожу в музеи и галереи, а прогуливаюсь по магазинам. Шесть дней я заперта в Спедалуццо, где у меня нет ни времени, ни нужды тратить кровно заработанные лиры, и в результате каждый вторник совершаю налет на флорентийские магазины, испытывая почти физическое желание скорее все спустить. Быстро купив все необходимое из списка вроде ватных шариков и талька в больших супермаркетах «Упим» и «Станда», брожу по улицам, ныряя в узкие переулки и перебегая мосты, и заглядываю то в пыльные полузаброшенные лавчонки, то в дорогие модные бутики.

Мой фотоаппарат везде со мной; я ношу его через плечо, как сумочку. Я фотографирую витрины булочных и сырных лавок, немецких туристов, поедающих джелато, стариков, разговаривающих у бара, внутренние дворики домов через кованые решетки с замысловатым узором, бледные манекены в витринах дизайнерских бутиков и цыганку, сидящую по-турецки у двери здания, построенного Брунеллески[13], склонив голову над белым ягненком в послеполуденной тени собора. В садах Боболи удается запечатлеть необыкновенное мгновение, словно с полотна художника: мальчик купается в ванне, пытаясь укрыться от жары. Это высокий и стройный юноша, забравшийся в этрусскую ванну на холмике из камней в прохладном уголке; его голова запрокинута и лежит на серо-зеленом камне.

В элегатном крошечном бутике на виа де Торнабуони я вижу пальто своей мечты. Черное, до щиколоток, из чистой шерсти, мягкое, как мох, с подкладкой из атласа, двубортное. С небольшими подплечниками и обозначенной талией — в нем я мгновенно преображаюсь и становлюсь похожей на миниатюрную пепельноволосую Анну Каренину. Оно стоит мою месячную зарплату; я заставляю себя обдумать покупку за бокалом пива в кафе. Пиво всегда было частью моего ритуала, и я не обращаю внимания на надменных официантов, приносящих крошечные тарелочки с соленым печеньем на закуску, зато чернозубая женщина у туалетов всегда здоровается со мной приветливо. Из коричневого бумажного пакета достаю открытки с видами тосканских холмов и следующие сорок минут подписываю их на обороте. Потом возвращаюсь в бутик, внезапно испугавшись, что мое пальто уже кто-то успел купить, и, обнаруживая его на месте, немедленно откладываю для себя. Кто бы сомневался.

Нам на выручку приходит Альваро — чернявый коротышка флорентиец с бегающими, танцующими глазками и маленьким брюшком, в складках которого исчез пояс фартука. Он энергично загружает и разгружает посудомоечную машину, целыми ворохами намывает салат, грибы и лук-порей, быстро становится главным подручным Джанфранко и моим новым другом. Анекдоты и песни у него не иссякают, он не устает всем подмигивать, а в уголках губ у него сигареты и бесконечное количество смешных историй. Я влюбляюсь в него окончательно, узнав, что каждый год он участвует в фестивале «Кальчо ин Костуме» — традиционном флорентийском шествии футбольных команд, наряженных в средневековые костюмы. Он слишком много пьет, зовет меня Виковски и живет в маленьком алькове, который раньше занимала Вера. Он становится буфером для капризов и истерик Джанфранко и угрюмых молчанок Игнацио. Из своей комнаты, которую я завалила всякой всячиной для уюта, я чувствую дым его сигарет, а через окно до поздней ночи продолжаю слышать смех компаний, покидающих ресторан, хлопанье автомобильных дверец и «буона нотте» — пожелания спокойной ночи.

В выходные во Флоренции я иногда пробираюсь сквозь толпу на Понте-Веккьо и наведываюсь в кожаный магазинчик Лидии. Лидия — блондинка из Сассекса с прозрачной кожей; она живет во Флоренции уже двадцать лет. За это время она почти стала итальянкой. Подруга Фабио, нашего мастера на все руки, она познакомилась со мной давно, еще когда я встречалась с Джанфранко, но подружились мы только сейчас. Лидия — менеджер элегантного дорогого бутика, принадлежащего флорентийцу, который здесь почти не бывает; если я прихожу слишком рано, до обеденного перерыва, у меня есть шанс понаблюдать, как она говорит с клиентами. С итальянцами она легко переключается на разговорный тосканский диалект; с туристами общается на вежливом английском. Заперев дверь, она цокает своими модными сапогами на высоких каблуках по мосту — мы идем обедать в наш любимый бар.

Сидя в прохладном помещении, мы разговариваем. Обычно начинаю я, ведь мне просто необходимо поделиться накопившимся за шесть дней с англичанкой, которая говорит со мной на одном языке, сочувствует мне и, кроме того, знакома с теми, чьи выходки так меня раздражают, огорчают или удивляют. В присутствии Лидии, которая спокойно и обреченно выслушивает меня, я чувствую себя намного лучше; мне так нравится смотреть, как она поддерживает носик керамического чайничка изящными пальцами, когда наливает чай, как понимающе кивает и шепчет «знаю, знаю». Рассказываю о последних днях, когда нам пришлось работать по одиннадцать часов, об истерике, которую закатил Джанфранко, когда я случайно опрокинула два соусника — на только что вымытый пол, представьте! Он начал хватать продукты из холодильника и спрашивать, зачем мне четыре упаковки сливок и два отдельных окорока панчетты, после чего швырнул их на землю. На этом я выбежала из кухни и укрылась в своей спальне, своем святилище.

Рассказываю, как мои джинсы впритык сидят на бедрах и еле застегиваются, потому что я ем слишком много хлеба и сыра и пью слишком много вина — это уже хроническое. Вспоминаю жестокий комментарий, который Джанфранко отвесил по поводу моей новой стрижки; жалуюсь на невыносимое равнодушие Игнацио. Мы живем и работаем вместе, и периодически становится слишком тесно, до клаустрофобии. Джанфранко спросил, почему я не придумываю новые соусы для пасты, чтобы мы могли предлагать «блюдо недели», а я ответила, что, когда я раньше это делала, он лишь смеялся и говорил: «Итальянцы такое есть не станут». А минутой позже он уже просил меня придумать интересный способ приготовления круглого кабачка, который только что принес с рынка. Обычное для Джанфранко сочетание холодности и доброты.

Лидия терпеливо выслушивает меня, поддакивает и отправляет в накрашенный рот кусочки торта. А я уже разошлась и сообщаю, что легко забыть о том, что за пределами «Ла Кантинетты» существуют вежливые, цивилизованные, интеллигентные люди. Потом заканчиваю жаловаться и даю выговориться ей. И хотя она неспособна избавить меня от раздражения и решить мои проблемы, после исповеди они уже не кажутся такими непреодолимыми, я даже могу взглянуть на них с юмором.

Тем временем Лидия с благодарностью использует возможность излить душу. Меня ждет очередная серия ее злоключений с ремонтом, который длится уже целую вечность. Это настоящий кошмар; она измучена хаосом, в котором они живут. Фабио лишь помогает другим людям с их проектами, а на свой дом у него времени уже не остается. Кроме того, она должна готовить, убирать и выполнять остальные обязанности прислуги, что для итальянки само собой разумеется, несмотря на то что она полный день работает в магазине. Я знаю, что она любит Фабио, но иногда об этом легко забыть, слушая ее бесконечные жалобы. Порой, когда не получается найти подходящего английского выражения, мы переключаемся на итальянский, ловим себя на этом, смеемся. На выходе из бара обнимаемся и расходимся в разные стороны, и я понимаю, что чувство дружеского плеча — это то, что помогает нам выжить и будет помогать еще долгое время и мне, и ей.