– Ну разумеется, доктор! Однако, помните, что мы ждем вас с нетерпением... – Савелий Лукич, а за ним и Бочаров удалились. На минуту в комнате установилась тишина, только под потолком, устраиваясь поудобнее, возился высоко поставленный доктор.

Первой подала голос Ольга:

– Ну и как он тебе? – спросила она Гонзо.

– Довольно бесцеремонный тип, – пропыхтел Христофор. – Только не понимаю, как ему удалось выбраться из бутыли?

– Кому удалось?

– Ну этому... Бочарову. Петру Силычу.

– Ну что ты, Христо! Петр Силыч Бочаров запечатан и по-прежнему содержится в подвале собственного дома. Это совершенно очевидно.

– Пардон! Кто же тогда только что вышел из этой комнаты?

– Неужели ты до сих пор не понял? Ведь это Он!

– Кто – Он?

– Ифрит!

– Да с чего ты взяла?

– А ты что же, ничего не заметил?

– Н-нет...

– Ничего необычного?

– Да нет же! Граф, скажите ей!

Граф – кучер неопределенно пошевелил усами.

– Ну... Не знаю я... Барин как барин. Все они одинаковые...

– Ах, все одинаковые? Прекрасно! – Ольга щелкнула пальцами.

Христофор вдруг сорвался с потолка и вместе с креслом грянулся об пол. Некоторое время он только хлопал глазами, испуганно озираясь.

– А теперь вспоминай, вспоминай! – Ольга взяла его за ворот халата и как следует встряхнула. – Все одинаковые, да? Все дым из ушей пускают? Все от пальца прикуривают? Ну?

Христофор помотал головой, взглядом измерил расстояние до потолка и, наконец, произнес:

– Вот сукин сын! Опять обморочил!

– Ну то-то же! – Ольга выпустила Христофора и повернулась к графу. – Джек, ты все понял?

– Ну еще бы! – граф невольно отодвинулся.

– А я не все! – упрямо мотнул головой Христофор.

– Чего же ты, Гонзик, не понял?

– Как нам дальше себя вести, чтобы паренька этого изловить?

– Очень просто. Веди себя с ним так, будто он настоящий П. С. Бочаров, а никакой не ифрит.

– А вдруг он заметит, что мы догадались?

– Не заметит! Он и сам не догадывается.

Христофор уставился на Ольгу.

– Ты... о чем это?

Ольга махнула красивой рукой.

– Нам давно надо было сообразить, что в незнакомой обстановке ифрит будет в первую очередь подчиняться инстинктам. А главный инстинкт у него – какой?

– Какой? – живо спросил Христофор.

Ольга подняла палец.

– Мимикрический! Инстинкт маскировки. Вот он и замаскировался...

– Под Бочарова! – воскликнул Христофор.

Ольга кивнула.

– Наверное, старик сам откупоривал бутылку или оказался ближе других, когда джинн вырвался на свободу. Всех, кто был в доме, он тут же запечатал, чтобы не мешали, а с хозяина еще и копию снял. Да какую копию! Во всех подробностях, внешних и внутренних. Теперь наш ифрит искренне считает себя помещиком Петром Силычем Бочаровым. У него бочаровское лицо, тело со всеми болезнями, но бессмертное, бочаровский характер, привычки и желания – у ифритов ведь нет собственных интересов в нашем мире... А ты обратил внимание на характерную фразочку: "Мой лес! "? Не правда ли, что-то очень знакомое? Одним словом, это все тот же Бочаров, только гораздо более могущественный. Он продолжает тяжбы с соседями, но методы использует свои, сверхъестественные, и для начала решил запугать всю округу, чтобы никто на его лес не претендовал.

– Н-да-а... – протянул Гонзо. – Типчик. Теперь мне понятно, кто у Турицына украл девчонку и перепугал до смерти сторожа. И таких, вы говорите, у вас целый ящик – по одному в каждой бутылке?

Ольга неопределенно пожала плечами.

– Ну да... в общем. И нам нужно торопиться, пока они еще не все на свободе!

– Торопиться нужно, – согласился Христофор, – но не спеша...

Он осторожно выбрался из кресла, несколько пострадавшего при падении.

– Ладно! Пойдем, посмотрим на вашего Наполеона.

– Минуточку! – остановил его граф. – У меня вот тоже возник вопрос.

Видно было, что высокородный кучер, которому так и не удалось принять участие в дискуссии, чувствовал себя обиженным.

– Ну? – повернулась к нему Ольга.

Джек Милдэм нахмурил брови и глубокомысленно произнес:

– Как же он все-таки дым из ушей пускает?

* * *

Завтрак, накрытый в столовой зале Савелия Лукича, более напоминал торжественный обед где-нибудь в губернаторском доме. Впрочем, и время для завтрака было уже слишком позднее.

Вошедшему в столовую Конраду Карловичу видно было вдруг, что хозяин, движимый побуждениями гостеприимства, а может и не только ими, собрался закатить настоящий пир. На столе, покрытом крахмальной скатертью, словно гвардейцы в каре, выстроились бутылки и разноцветные графины. Буфетчик ловко выставлял возле каждого прибора по целому строю бокалов и рюмок всех размеров. С кухни доносился звон, шкворчание и частый стук ножей. Порою оттуда в столовую, вслед за пробегающим слугой, проникали душистые пары самого аппетитного свойства.

Хозяин с Петром Силычем стояли у столика с закусками и под темную наливку, заедаемую паюсной икрой, беседовали о недавней игре у земского судьи.

– А! Вот и приват-доцент! – оживился Савелий Лукич, завидев Михельсона. – Знали бы вы, Петр Силыч, что это за игрок! Везуч, как черт! Но азартен, как все молодые люди. Вчера ободрал нас с урядником, ровно липку, да тут же все и спустил Тури...

Савелий Лукич поперхнулся.

– Да, господа! – сказал он, откашлявшись. – Прежде, чем мы сядем за стол, я хотел бы сообщить, что жду еще одного гостя.

– Уж не Турицына ли? – криво усмехнулся Бочаров.

– А что же, Петр Силыч, хоть бы и Турицына! Я человек военный, и решительные объяснения мне более по вкусу, чем окольные пересуды! Вам бы нужно поговорить с ним лично и решить дело полюбовно. А то что же это? И не по-соседски даже выходит: один злится, другой дуется... Ну да не беда, вот я вас помирю! – после рюмки наливки к Куратову вернулась вся его обычная живость, военная выправка и громкий командирский голос. Щеки отставного капитана горели румянцем, а усы уже завернулись на гвардейский манер.

– Не правда ли, Конрад Карлович? – он протянул Михельсону полную рюмку. – Мы их помирим!

– Непременно! – кивнул Конрад Карлович, искоса поглядывая на Бочарова.