Несмотря на все свое имперское видение и дипломатическое мастерство, Франсуа Дюпле, французский губернатор, не отличался смелостью. Он избегал выстрелов, считая, что спокойствие необходимо для деятельности его ума. Зато Роберт Клайв, сильный, грубый и бесцеремонный чиновник, который появился, словно английский конкистадор, оказался человеком действия. В нем соединялись ужасающая энергия и самоубийственная смелость. Приступы активности Клайва становились такими яростными, что похоже, они стали причиной нервного расстройства. Он успокаивал себя опиумом.

Хотя Клайв не говорил ни на одном из индийских языков, он завоевал преданность сипаев при помощи безжалостного динамизма и гипнотической харизмы. Этот человек оказался мастером того, что сам однажды определил как «хитрость, сутяжничество, интриги, политика и еще Бог знает что»[210].

В 1757 г. Клайв нанес поражение огромной армии союзника Франции по имени Сираджа-уд-Даула (что означает «светильник государства»), наваба (губернатора) Бенгалии, использовав и взятки, и силу. Британцы посадили марионетку на трон Бенгалии и через четыре года подавили сопротивление французов.

Любопытно, что вскоре слово «наваб» превратилось в «набоб», и стало использоваться для описания британцев, которые сколотили состояние в Индии.

Клайв заявил, что стал соответствовать собственному девизу: «Primis in Indis» — «Первый в Индии». (Правда, один директор «Ост-Индийской компании» спросил, на самом ли деле отец Клайва являлся баронетом).

Претензии оказались преждевременными. Несмотря на убеждения и настоятельные просьбы Клайва, «Ост-Индийская компания» беспокоилась за торговлю, а не за империю. Как и британское правительство, компания не хотела взваливать на себя административное бремя управления Бенгалией. Этот отказ означал катастрофу для самой богатой провинции Индии — плодородной аллювиальной долины, омываемой Гангом и Брахмапутрой, которую моголы называли «раем на земле»[211].

Поскольку «Ост-Индийская компания» обладала силой и властью, но отказывалась брать на себя ответственность, ее слуги могли действовать в качестве тиранов. Они всегда являлись «гибридами монстров»[212], частными торговцами и публичными функционерами, а теперь еще и «нажирались награбленным и отнятым силой или обманом добром»[213]. Сам Клайв накопил несколько сотен тысяч фунтов стерлингов. Вдобавок он получал приличный ежегодный доход с земель, хотя и прославился тем, что поражался собственной умеренности.

Другие добивались шикарных подарков, получали огромные прибыли, поднимали и без того высокие налоги. Они делали состояния, сравнимые с богатствами крупных английских собственников или плантаторов в Вест-Индии. Британцы в Индии «перещеголяли римского губернатора, который за год или два выжимал из провинции средства на строительство мраморных дворцов и бань на берегу Кампании, начинал пить из янтарных чаш, пировать певчими птицами, выставлять армии гладиаторов и стада жирафов»[214].

Богатство и роскошь изменили Калькутту, которую сам Клайв презрительно называл «Гоморрой коррупции». Она превратилась в город дворцов. Если снова процитировать Маколея, сотрудники компании подняли цены на все — от свежих яиц до прогнивших городов. Казалось, весь мир ослепила лавина золотых мухуров (монет «Ост-Индийской компании»). Деньги будто стряхивали с дерева, быстро наживая себе состояние в Индии. На Корсике молодой Наполеон Бонапарт мечтал отправиться в Индию и вернуться домой набобом. Бисмарка в молодости одолевали те же идеи, пока он не подумал: «В конце концов, какое зло мне причинили индусы?»[215] Бенгалию обобрали до нитки. В 1765 г. ее народ поднялся на отчаянное восстание, которое в конечном счете только усилило власть компании через приобретение у императора моголов права на сбор налогов. Доходы с Индии (которые, возможно, достигли миллиарда фунтов стерлингов в период между битвами при Плесси и Ватерлоо) способствовали возрождению Британии, ускорив его. Как сказал граф Чатем, «это было нечто вроде подарка небес»[216].

Но в 1769-70 гг. Бенгалия превратилась в ад — там начался голод. Миллионы жителей умерли голодной смертью, некоторые даже вынужденно дошли до каннибализма.

Мор уничтожил треть населения, незахороненные трупы привлекали стервятников, шакалов и аллигаторов. Хотя некоторые усилия улучшения ситуации предпринимались, британские «грабители, обманщики и жулики»[217] продолжали кормиться от скелета Бенгалии. Кое-кто получал прибыль со скрытых запасов зерна.

Возможно, британцы стали такими бесчувственными из-за своей возможной судьбы. Примерно 60 процентов служащих компании умерли до того, как смогли добраться до Англии. Как гласила поговорка, «два муссона стоит человеческой жизни»[218]. Один набоб сказал Клайву, который попытался пресечь самые худшие нарушения, что сколачивая состояние с огромным риском, он не может даже подумать о том, чтобы в чем-то себе отказать[219].

Губернатор Бомбея вполне потакал своим желаниям и, будучи «более своевольным и деспотичным, чем король Англии, мог получить столько денег, сколько хотел». Ведь все было в его власти. Так писал Фрэнсис Пембертон, амбициозный молодой служащий компании. По его оценкам, к 1770 г. губернатор «с его торговлей, интригами и всем остальным накапливал по 40 000 фунтов стерлингов ежегодно»[220].

Однако жадность и ненасытность отдельных лиц в таком огромном масштабе подрывала саму торговлю «Ост-Индийской компании», угрожая ей банкротством. Началось давление с целью поставить гуманную и честную администрацию в Бенгалии. В 1773 г. Парламент принял закон о регулировании, чтобы компания оказалась под частичным контролем правительства. Новый генерал-губернатор Уоррен Гастингс получил задание создать порядок из хаоса.