– Мне сообщили, что у вас дело к моему досточтимому брату, не соблаговолите ли пояснить, какое именно? – сразу пошел он в наступление с расспросами.

Карл постарался подавить усмешку, понимая, что этот Робсарт явно желает, в отсутствие в замке настоящего хозяина, чувствовать себя таковым.

– Боюсь, мы не уполномочены делиться данным поручением с кем-либо, кроме его светлости, – ответил он. – Но пусть этот ответ не покажется вам дерзким. Ибо мы всего лишь поборники правого дела, которые, смею думать, следуют по узкому тернистому пути, где человек – ничто, а Бог – все.

Эта маловразумительная, но исполненная пуританского благочестия фраза умерила любопытство пресвитерианина, хоть он и не получил желанного ответа.

Но тут распахнулась дверь и, как ослепительное видение, возникла Ева. Она мило извинилась за опоздание, хотя сам ее вид служил достаточным извинением. Леди Ева надела прелестное платье малинового шелка, его юбка заканчивалась сзади небольшим шлейфом, а по бокам была высоко подобрана и спадала спереди округлыми складками, позволяя видеть нижнюю юбку из серебристой парчи. Квадратный, очень низкий вырез платья открывал восхитительные полушария ее груди, меж которыми сверкающей каплей покоился бриллиантовый кулон на золотой цепочке. Воротник из тонких кружев лежал на ее покатых плечах, корсаж украшали голубые бантики, такие же бантики перехватывали пышные буфы рукавов. Тугие локоны спускались вдоль щек до ключиц и сверкали, как живое золото, а на затылке волосы были свиты в высокий узел, сколотый невидимыми булавками. Ева сознательно нарядилась так, чтобы пленять. Она приличия ради обменялась улыбкой со Стивеном и тут же поспешила взглянуть на Карла. Увидев, как он жадно сглатывает слюну, она еле сдержала торжествующий вздох.

Вначале ужин проходил в молчании, все были заняты исключительно трапезой. Она стоила того: жареная утка, фаршированная устрицами и луком; баранина с гарниром из свежих овощей; запеченная в тесте оленина; краб, приправленный имбирем и ликером; большой сырный пирог с румяной корочкой и множество разнообразных салатов. В графинах мерцало сладкое темное вино и легкое сухое. Двое лакеев, прислуживающих за ужином, действовали столь расторопно, что надобности в большом штате челяди и не ощущалось. Здесь же присутствовал управляющий, следивший, чтобы хватало приборов, но больше державшийся в стороне, возле буфета с посудой.

Карл всегда любил поесть, и сейчас он испытывал истинное наслаждение гурмана. Ему с трудом удавалось сдерживать себя, подражая пуританской скромности и подавляя желание отведать все блюда сразу. Однако он был не один такой. Напротив него восседала Элизабет Робсарт, и король с невольной иронией наблюдал, как ее близорукие серые глазки жадно шныряют с одного блюда на другое, даже когда тарелка перед ней была полна.

Суровый пуританин Энтони Робсарт мало в чем отставал от нее, и это создавало заметный контраст с тем, как был воздержан в еде сидевший подле него полковник Стивен. Пару раз король, что Рэйчел обеспокоенно поглядывала в сторону полковника, и это заинтересовало короля. Но девушка словно заметила его внимание и в упор поглядела на него, подозрительно, почти сердито. Странно, но у короля вдруг появилось ощущение, будто взгляд ее темных глаз отодвинул его куда-то, заставив растеряться и застыть с не донесенной до рта вилкой. Он поспешил опустить глаза и какое-то время приходил в себя, переводя дыхание. Судя по всему, эта милая девушка не так проста, как казалось поначалу. Он вновь решился взглянуть на нее, но Рэйчел уже невозмутимо разрезала мясо на тарелке.

Карл сделал глоток вина. Покажется же такое!.. Он отбросил салфетку.

– У вас великолепные повара, – решился заметить он. – Однако для столь обширного имения у вас весьма мало челяди. Это наверняка причиняет массу неудобств?

– У нас прекрасный управляющий, – заметила Рэйчел. – Да и я стараюсь…

Карл подумал, что эта милая девушка, должно быть, очень трудолюбива, хотя в ее возрасте заправлять таким большим хозяйством довольно тяжело. Он невольно проникся уважением к Рэйчел и улыбнулся ей через стол тепло и ласково. Смутное подозрение, недавно мелькнувшее у него, было забыто под впечатлением ее ответной благодарной улыбки. К тому же Карл всегда любил женщин и относился к ним с нежностью.

Ева занервничала от того, что полный нежности взгляд короля подарен не ей, а младшей сестре. И тут же постаралась обратить на себя внимание.

– О, Рэйчел в Сент-Прайори настоящая хозяйка. Не то что я, такая неумелая, легкомысленная, недомовитая дама. – Она оделила короля такой ослепительной улыбкой, что стало понятно: Ева хороша уже тем, что существует на свете.

Ее дядя явно не был ослеплен очарованием племянницы. И он тут же заметил:

– Воистину это справедливо, и мне отрадно, племянница, что ты хоть изредка говоришь о себе правдивые речи. И хотя отец всегда баловал тебя, было бы лучше, если бы он последовал премудрости Соломона и воспитывал своих детей в строгости.

– Аминь, аминь, – кивнула Ева и с самым невинным видом пригубила вино.

Однако преподобного Энтони явно не устроила такая лицемерная покорность.

– Сейчас тяжелые времена, разорение и бедность ниспосланы добрым англичанам во испытание, и когда я сижу в этом доме и вижу, как все здесь наслаждаются греховными мирскими благами… Это никогда не выведет нас на тернистый путь к спасению. Вспомните, например, как любившие чрезмерную роскошь и чревоугодие вавилоняне были повержены трезвыми и скромными персами, а когда же персы ударились в пороки, их побили греки. Нет, подобные излишества, – и он обвел рукой стол и роскошную обстановку трапезной, – никогда не должны прельщать доброго христианина.

Ева Робсарт бросила поверх бокала колючий взгляд в сторону дяди:

– То-то они не прельщают вас настолько, что вы поспешили при первой же возможности перебраться жить в Сент-Прайори и оставить свой пасторский дом в приходе.

– Не кощунствуй! – величественно поднял перст сэр Энтони. – Тебе не хуже меня ведомо, что послужило причиной, по которой я оставил свое жилище и поселился под кровом, где вырос и имею полное право пребывать.

Повернувшись к гостям, он поведал душещипательную историю о том, как он предоставил свой дом семье разорившихся роялистов – из христианских побуждений, разумеется, а не по политическим мотивам. И сделал он это лишь потому, что Ева отказала им в приюте, а ведь вдова роялиста, которая с детьми осталась без крова, когда-то была подругой Евы Робсарт и очень рассчитывала на ее поддержку. Теперь он, давший им приют, получил благословение всей округи и стал желанным гостем в любом доме.

Глаза Евы помрачнели.

– Вы отлично знаете приказ отца, дядюшка, чтобы в Сент-Прайори не было чужих людей. Распоряжение, которого мы не вправе ослушаться. А что касается вашего благородного поступка, то он, по сути, всего лишь повод, чтобы поселиться среди роскоши, к которой вы привыкли с детства. И к тому же вы теперь стали ближе к наследству Робсартов, которым так жаждете завладеть.