– Напьемся? – в полушутку предложил Фуллертон.

– Это ничего не решит, – возразил Хардинг.

– Не решит, – согласился Янг. – Но напиться нужно.

– Проходите в дом, господа, – предложил Паскевич. – Господин Мозиляк – радушный хозяин, сейчас вам будут предложены завтрак и отдельные комнаты.

Качество обслуживания в этом гиблом месте было отвратительным! В доме пахло как-то странно, и запах плесени в этом «ассорти» был не самым отталкивающим. Обстановка позапрошлого века, вздорные салфетки, скрипящие половицы, тусклые фотографии на стенах. Старинный телевизор зачем-то прикрывала ажурная ветошь. Сновала страшненькая особа с мужским именем, подогревала что-то на «музейной» плите, пугливо косилась на иностранцев. Ели за дубовым столом, у которого все ножки были разной высоты. Посуда была деревянная и алюминиевая. Картошка не жевалась, липла к зубам. Мясо было жестким, как подошва армейского ботинка. С кулинарией местные обитатели ладили плохо. Американцы фыркали под набыченным взглядом Мозиляка, ковырялись в тарелках. Фуллертон брезгливо сдирал с помидора кожуру, бормоча, что его организм на такое экстремальное питание не рассчитан. Кофе и колу, разумеется, не подали. Был странный чай, разящий луговыми травами, и теплое пиво в стеклянных бутылках под названием «Жигулевское», которое никто из присутствующих не смог выговорить. Не выпили даже по стакану – сработал рвотный рефлекс.

– Мы на дне, господа, – бормотал, вытирая губы, Янг. – Это вам не «Лост Эбби», не «Фрэмингхаммер». Это гораздо хуже. Надеюсь, мы долго не задержимся в этих убийственных широтах.

По завершении завтрака Василина, упакованная в плотную юбку и мужскую рубашку, стала прибирать посуду со стола. Рука Янга машинально отправилась в путь, чтобы хлопнуть ее по попе, но застыла на полдороге. Страшилище-то какое, себя не уважать… Он покосился на застывшего в углу Мозиляка. Тот все видел, его глаза сузились в амбразуры, он царапал Джерри недобрым взглядом. Американец смущенно кашлянул, буркнул «сорри».

В комнатах на втором этаже стояли жесткие топчаны, какие-то развалившиеся шкафы. Окна были задернуты шторами, вид из них открывался отнюдь не на пруд с лебедями, а на свалку бытовых отходов позади пустыря.

– Вы же потерпите, господа? – скрывая ухмылку, спрашивал Паскевич. – Нормальные спартанские условия. Уверяю вас, наши солдаты на передовой живут в гораздо худших условиях.

Грубить Паскевичу остерегались. Этот парень был себе на уме, обладал мрачноватой иронией, и только ему в обозримом будущем предстояло стать их связующей нитью с цивилизованным миром.

Странности продолжались. Неприятным открытием стал душ в сенях, отгороженный протухшей пленкой. Душ – это было громко сказано. На козлах стояла бочка с водой, к ней был привязан ковшик, а в углу под скатом чернело отверстие, куда стекала вода.

– Мой бог, что это? – тоскливо пробормотал Фуллертон. – Это же неудобно, негигиенично! Где гель для мытья?

– Вот, – кивнул Паскевич на огрызок детского мыла в заросшей «культурными слоями» мыльнице.

– Вадим, вы издеваетесь над нами? – вспыхнул Янг.

– Ни в коем случае, господа, – возразил Паскевич. Он как-то странно сглатывал. – Прошу обратить ваше внимание на то, что и мне придется жить в этих же условиях. Уверяю, в этом нет ничего страшного.

Но добил всех туалет (типа сортир), спрятанный в глубине двора. Американцы стояли перед открытой дверью этого чуда архитектурной мысли, дружно чесали затылки и не решались войти.

– Нужна инструкция по применению, – сумничал Хардинг, затыкая нос. – Этот пол может провалиться, здесь можно задохнуться без противогаза, и в эту дырку невозможно попасть без тренировки… Мой бог, здесь нет туалетной бумаги, негде помыть руки… Это так же отличается от цивилизованной туалетной комнаты, как… как… – Джерри задумался, подыскивая сравнение.

– Как русская рулетка отличается от обычной, – подсказал подошедший Паскевич. – Господа, вы слишком привередливы. Вы никогда не видели отхожих мест какого-нибудь дикого африканского племени? То зрелище посильнее. А к текущим условиям вы привыкнете уже на второй день. Кстати, существует еще одно неудобство – вам категорически запрещается покидать территорию и раздвигать шторы на втором этаже. Это касается вашей же безопасности. Все необходимое будет доставляться. Составьте список, и я привезу из города. Сегодня вечером состоится встреча с нашим агентом, работающим в тылу противника. Он доставит информацию, которую мы будем использовать в работе. До вечера отдыхайте, господа. А я, если не возражаете, вас покину.

Это был тягучий скучный день. Американцы болтались без дела по двору. Джерри нашел в груде мусора полуспущенный мяч, немного попинали. Но гости любили американский футбол, в традиционном они не разбирались и не могли понять, что в нем особенного. Телевизор не работал, читать было нечего. Спать на жестких топчанах было испытанием. На обед Василина под строгим присмотром Мозиляка готовила суп. Хардинг наблюдал какое-то время, потом не вынесла душа: отодвинул женщину, отобрал у нее фартук и сам встал к плите. Барбекю на лужайке не получилось, но курятину (бледное подобие индейки) он приготовил. Обстановка была спокойной, в ворота никто не лез, поселок за высокой оградой жил своей провинциальной жизнью. Кукарекали петухи, тявкали собаки. После обеда Паскевич привез на «Ниве» немного нормальной еды и упаковку сносного «Варштайнера». Развлекались, как могли. До темноты играли в карты на пиво – проигравший не пил. Остальные после каждого раунда выпивали по пинте охлажденного напитка. К наступлению сумерек Хардинг и Джерри неплохо себя чувствовали, развалились за столом, похохатывали, а трезвый, как стекло, Фуллертон только и делал, что тасовал колоду и обвинял коллег в мошенничестве.

Упаковка оказалась недолговечной. Хмель выветрился, снова стало скучно. Янг вновь подумывал, не сделать ли местной страшилке неприличное предложение. Душа противилась, но натура была упрямой, как египетский мул. Наличие Мозиляка казалось вполне одолимой преградой. Разве старик не хочет, чтобы его дочь пережила несколько приятных минут? И стоит ли что-то объяснять этим второсортным людишкам?

В одиннадцатом часу вечера Паскевич связался по телефону с нужным абонентом. У абонента было два аппарата – один для всех, другой – для закулисной жизни. Паскевича он знал, но настороженный тон остался. Разговаривать пришлось на каком-то странном новоязе.

– Здравствуйте, капитан, – не очень твердым голосом сказал в трубку майор Крикун, начальник материальной базы в Жлухтове, куда входило и большое арсенальное хозяйство. – Да, уже в курсе, что у вас сегодня пикничок… Обязательно буду. Через полчаса уйду с работы – и сразу к вам на вечеринку. То есть в полночь ждите. Машину брошу где-нибудь у реки, пешком дойду, огородами…

Обитатели дома ложились рано. Василина после ужина ушла в свои «палаты» и больше не появлялась. На робкое постукивание в дверь (Джерри был верен себе) не реагировала. Мозиляк похрапывал у себя в комнате – у старика хватало сообразительности не лезть в чужие дела. День был теплый, а к ночи опять набежали тучи, пролился холодный дождь, и стало зябко. Было несколько минут первого, когда Паскевич пропустил в калитку закутанного в гидростойкую накидку мужчину. Они обменялись парой фраз, незнакомец кивнул, и оба зашагали в дом. В горнице было сухо, горели две керосиновые лампы. Включать электричество было бессмысленно – Мозиляк оказался не только бирюком, но и жадиной – лампочки в доме едва светили, от керосинок света было больше.