В трубке возник угрюмый, ровный голос телохранителя:

– Сказали, чтобы Алексей Павлович не забывал о Чернышеве. Я думал, что это новый партнер.

И добавили: сто сорок, одиннадцать, два нуля. И еще сказали: «Передоза». Я подумал, что это номер телефона, 140-11-00, тут же позвонил, а мне ответили, что такого номера не существует. Тогда я позвонил нескольким Чернышевым в городе…

Снова заговорил Маминов:

– Сейчас мы едем по одному адресу. Еще один Чернышев, профессор, нарколог. Это я к тому, что «передоза». Я хочу сам его расспросить, тем более что у него телефон тоже на сто сорок, а оканчивается на два нуля.

– Профессор? – переспросила я. – Может, все это идиотская шутка?

– Не думаю… – начал было Маминов, и тут яркая, как вспышка, мысль указала мне элементарную разгадку того, что было сказано Халу. Я воскликнула:

– Алексей Павлович, притормозите где-нибудь, я сейчас буду! Или вы за мной! Вы все не так делаете!..

– Где вы?

Я быстро огляделась и назвала станцию метро, близ которой я находилась и где мне, наверно, и следовало подождать Маминова и его телохранителя. Они подъехали через несколько минут. Я буквально упала на заднее сиденье маминовского джипа («Линкольн», по всей видимости, остался в подземных гаражах «ММБ-Банка») и выговорила:

– Алексей Павлович, все это… Чернышев, сто сорок, одиннадцать, два нуля – это никакой не телефон с фамилией владельца, это – адрес.

– То есть как – адрес? – нахмурился Маминов.

– Улица Чернышева, дом 140, квартира 11… или наоборот: дом 11, квартира сто сорок.

– А два нуля?

– Алексей Павлович, двумя нулями раньше обозначали общественный туалет.

– Два нуля? – выдохнул Маминов.

– Табличка, обозначающая сортир… грубо говоря! – бросила я. – У нас был в практике случай, где фигурировала такая табличка, и потому я сразу догадалась.

– Но я что-то не припомню в Москве улицы Чернышева, – признался банкир.

– Есть такая на окраине… кажется, в Выхино, – проговорила я.

Маминов сощурил глаза и выдохнул:

– Ну так поехали в это ваше Выхино! Хал, давай побыстрее! А то, как сюда ехали, тащились как мухи!

Я сказала:

– Вы думаете, что это связано с…

– Все, ни слова! – повернулся ко мне банкир, и его скрипучий голос приобрел металлическое звучание, а тусклые глаза заблестели. – Мне кажется, что кто-то играет со мной, как с маленьким мальчиком. Дразнит, разыгрывает, гоняет, как щенка палкой. Только не заиграться бы. Уж больно серьезную, недетскую игру этот «кто-то» себе придумал! Хал, поехали, говорю!

Всю дорогу мы молчали. Тишина эта пухла и становилась все удушливей, как прессованная вата, прорвавшаяся из упаковочного контейнера. Говорить было не о чем: что-то случилось, я чувствовала это каждой клеточкой своего тела.

Нужный дом мы искали не так долго, но куда медленнее, чем хотелось бы Маминову. Сто сорокового дома не было, улица Чернышева оказалась слишком маленькой, чтобы вместить такое количество домов, а вот одиннадцатый мы нашли.

Хал свернул во двор.

– Это одиннадцатый дом? – спросила я у одной из старушек.

– Ась?

– Дом одиннадцать это, правильно? – гаркнул во всю мичманскую глотку Халмурзаев, да так, что у меня едва не заложило уши, между тем как у почтенного реликта эпохи коллективизации и индустриализации всей страны, напротив, кажется, прочистило. Старушка с готовностью закивала, повторяя:

– Ну да, ну да.

– Кварртира сто сорок! – продолжал густым корабельным басом Хал. – Где это?

– Ась? А-а. Ну да. Это вам воо-о-он в тот подъезд. Четвертый этаж и налево.

– Пятый и направо, Сидоровна, – поправила ее другая бабулька.

– Сидоровна… – фыркнула я. – Алексей Павлович, я пойду первой, Хал пусть прикрывает вас, если что.

– Для того вас и позвали, – холодно отозвался банкир.

Я поднялась на пятый этаж и уперлась взглядом в квартиру сто сорок. Простенькая крашеная дверь с меловой полосой до самого бетонного пола, мутный и явно не функционирующий «глазок». С одного взгляда я поняла, что дверь только прикрыта, а не заперта на замок.

Я обернулась и посмотрела на подошедшего в сопровождении Хала Маминова. Он кивнул, взволнованно раздув ноздри и облизнув губы. Он еще хотел что-то сказать, но только издал какой-то неопределенный звук, напоминающий воспроизведение аудиопленки в замедленном режиме. Наверно, железное самообладание наконец отказало банкиру.

Мягким тычком ноги я распахнула дверь настежь, синхронно наставив туда дуло пистолета. Никого и ничего. Конечно, неизвестные могли оставить здесь мину, взрыватель которой сработал бы при открывании двери. На этот случай я велела прочим отойти подальше. Но не понадобилось. Я проскользнула в прихожую, четкими движениями предусматривая малейшую возможность нападения. Дуло пистолета мелькнуло в воздухе, поочередно фиксируясь во всех направлениях.

Последняя комната была заперта, и из-под двери ее струилась свежая, совсем свежая кровь – тонким, изогнутым, темным росчерком. Я подняла глаза и увидела, что на дверь прикреплена помутневшая от времени металлическая пластинка: 00.

Я на мгновение почувствовала себя словно в замке Синей Бороды, где мне разрешено гулять везде, но запрещен доступ в одну, запертую, а значит – самую притягательную комнату.

…Но там, на полу, кровь. Это не может быть ничем, кроме крови.

Мысль промелькнула и исчезла, и я сильным ударом ноги распахнула дверь в эту последнюю – кровавую – комнату. Зрелище, представшее моим глазам, было поистине жутким.

На грязном полу лежала девушка. Подломив под себя ноги, откинув в сторону руку, она лежала, уставив мертвый взгляд в потолок. Ее правое запястье было перерезано, и из него натекла целая лужа крови. Кровь уже засохла, так что можно было предположить, что смерть наступила несколько часов назад. Впрочем, девушка умерла едва ли от этого: в ее руке, в той же самой, где были перерезаны вены, торчал шприц. Мне показалось даже, он раскачивался, как хищная пиявка, сосущая кровь.

Рядом лицом вниз в немыслимой позе скорчился голый до пояса мужчина с татуировкой под лопаткой в виде шута в двурогом колпаке. Лица покойного видно не было, виднелось только ухо с сережкой. Очевидно, у него был сломан позвоночник.

Был еще и третий труп, в вене его на правой руке торчал большой шприц, и, судя по страшно искаженному лицу мужчины и его выгнутым и скрюченным рукам и ногам, доза наркотика была смертельной даже для слона.

И, наверно, девушка, которую я увидела первой, умерла от того же.

Передоза, как сказали по телефону.

Я обернулась и увидела словно окаменевшее лицо Маминова с остановившимся взглядом. Он не в силах был оторваться от жуткого зрелища, потому что эта девушка была его сестра Марина, а двое других – те самые два наглых нарка, кажется, Айдын и Макс, которые только сегодня ночью были отвезены телохранителем Халом в наркодиспансер. Банкир глянул на него и выговорил: